много букв,но почитайте: "Из жизни скорой"

много букв,но почитайте: "Из жизни скорой". Обратно едем по лужам - пока были на вызове (часа полтора вытаскивали молодого парнишку из астматического статуса), прошел дождь. И, судя по всему, очень не слабый.
- Вроде, все дома. – удовлетворенно замечает Андрюха, подруливая к станции. – Точно, все. Мы крайние.
- Вот и славно, тьфу-тьфу-тьфу. – отзывается фельдшер Люся и смотрит на часы. – Два нуль-нуль. Моем ноги, ложимся спать. Минуток на пятьсот.
Мы с водителем, не сговариваясь, неодобрительно косимся на сидящую между нами Люсю. Любой «всадник» знает – упаси Боже, на сутках загадывать наперед. А слово «спать», вообще, вслух произносить нельзя. Всенепременно, сглазишь и будешь кататься до утра.
Сообразив, Люся виновато машет руками и жалобно оправдывается: - Я сказала «тьфу-тьфу-тьфу».
- Док … ? – вопросительно смотрит Андрюха.
- Сказала. – подтверждаю я, открывая дверь. – С «тьфу-тьфу-тьфу» несчитово. Пошли, Люсинда. Бери папку.
Захватив из кареты чемодан и кардиограф, шагаю за Люсей на станцию. На самом пороге нас встречает диспетчер Таня. Настолько встревоженная и несчастная, что сразу становится понятно – случилось что-то из ряда вон.
- Тань? – выдыхаем хором.
- Ой, ребята. Как хорошо, что вы приехали. – кажется, Танюшка готова заплакать. – Пойдем на кухню.
И мы, побросав всё у входа, проходим на нашу кухоньку-курилку.
Танюшка, зажав двумя руками трубку радиотелефона, опускается на лавочку возле стола и жалобно на меня смотрит: - Володь, надо «психов» на себя вызывать. Новый доктор – того…
Новый доктор, Алексей, работает у нас совсем недавно. Кажется, четвертую (или пятую) смену дежурит. Молодой, чуть за тридцать, парень. Этакий доктор Ватсон: белобрысый, подтянутый, спортивный... офицерская выправка, аккуратная щеточка усов. Очень сдержанный, спокойный и немногословный.
- Я сразу подумала, что он какой-то не такой. – неожиданно заявляет Люсинда. – Он в магазине всё по бумажке покупает.
- Чего-о? – поворачиваюсь я к своему фельдшеру. – Что покупает? По какой бумажке?
- У него бумажка специальная есть. – частит Люся. – Там все указано – штрих-коды, циферки, что где произведено, и всё такое. И этот… список добавок пищевых. Е-250, там… Е-500.
- Ну, мало ли, - пожимаю плечами.
- А спать он как ложится? – прищуривает глаз Люся.
Это да. Спит Леша не совсем обычно для «скорика»: в оба уха вставляет беруши и надевает плотную матерчатую маску на глаза (ехидные языки утверждают, что где-то там, сзади, у него на время сна еще специальная пробочка вставляется… так, на всякий случай… а то, мол, «не аккуратненько»).
- Погодите, погодите, девчонки. – говорю. – «Бумажки… спать ложится…» - это всё лирика. Ты что сказать хотела, Танюшка? Чего доктор отчебучил?
- Ой, - судорожно всхлипывает Таня. – Все уж спать легли, тут он влетает ко мне в диспетчерскую и давай кричать – дескать, у него кошки в голове бегают…
- Как-кие кошки? – икает Люся.
- Мокрые. Мокрые кошки, говорит, в голове у него бегают. И надо их прогнать. Да сердито так… Короче, Володь, ты старший врач смены, звони «психам», пусть приезжают. Я его боюсь.
И Танюха протягивает мне телефонную трубку: - Психиатры у нас на четвертой кнопке «забиты».
- Успеем «психам» позвонить. – отмахиваюсь. – Где доктор?
- Спит, вроде. – опасливо прислушивается наш диспетчер. – В холле, на диване. Пошумел, пошумел на меня, потом столы-кресла ногами попинал и опять лег.
- Спит. – крякаю досадливо. Это как-то… Псих, не псих, а будить спящего «всадника» не по делу – то грех большой есть. Хуже чревоугодия, прелюбодеяния, сребролюбия, гнева, печали, уныния, тщеславия и гордыни, вместе взятых. Это вам любой «скорик» скажет.
- Знаете, что, красавицы, - я беру папку. – Идите-ка вы спать, а я здесь посижу. Истории болезни заполню, заодно и за доктором присмотрю. Ну, а когда встанет, тогда и разбираться будем… Давай, Таньча, мне телефон и иди спи, не бойся ничего. Всё нормально будет.
Девчонки нерешительно переглядываются.
Но на ловца, как известно, и зверь бежит. Из темного холла появляется Алексей и, позевывая и жмурясь, присаживается на лавочку рядом с Таней. Танюха беззвучно ойкает, стремительно взрослеет лет на десять и, деревянно переставляя ноги, пересаживается на диванчик рядом со мной. С другой стороны ко мне тесно-тесно прижимается забывшая дышать Люся.
- Тоже не спится? – дружелюбно интересуется док и, оживляясь, хлопает меня по коленке: - Прикинь, Володь, мало умом не двинулся! Сплю, а тут кошак мне на голову прыгает. Да мокрый еще, зараза!...
- Эмм… - внимательно вглядываюсь-вглядываюсь-вглядываюсь в глаза коллеги. – Какой кошак, Леша? Откуда на станции кошак?... Давай-ка, по порядку рассказывай.
- А чего рассказывать? – доктор смотрит на меня слегка удивленно. – Лег, говорю, спать, а тут прибегает какой-то мокрый грязный котяра, лезет на мой диван и прыгает прямо мне на голову…
Леха внезапно замолкает, пригибается и… тычет пальцем в мой башмак: - Да вот он, скотина.
Док встает, открывает холодильник, достает початый пластиковый стаканчик ацидофилина и ставит его передо мной на пол.
- На, сволочь рыжая. Потрескай.
- Э-э… - ответить я не успеваю. Да оно и к лучшему. Из-под диванчика, на котором мы с Танюшкой и Люсей сидим, вылезает здоровенный рыжий котище и, включив трАктора, начинает деловито наворачивать угощение.
Какое-то время сидим, молчим. Смотрим на котяру. Как он ест.
- Это, наверное, его Лариса Викторовна пустила погреться. После дождя. – наконец задумчиво говорит Таня.
Мы с Люсей согласно киваем. Наша коллега Лариса Викторовна, страстная кошатница, для всех окрестных котофейков – родная мама. Подкармливает, лечит, если надо, и - да, периодически приглашает на станцию в гости (к большому неудовольствию тех, кто кошек по каким-то причинам недолюбливает).
Люся еще раз кивает и вдруг заходится… нет, не смехом - визгом. Всплескивая руками и раскачиваясь как китайский болванчик, она навзрыд плачет: - И-и-и, мамочки рОдные-е-е… А он – в нагла-а-а-азниках и в беру-у-у-ушах … А этот – мокрый… по дива-а-а-ану… И-и-и-и… А Танюха… и-и-и… Володь, звони-и-и психиа-а-атрам! Нас всех вы-ы-ылечат… и-и-и-и..
Тут уж и мы с Танюшкой подвизгивать начинаем.
А Лешка и недоуменно высунувшийся из стаканчика рыжий смотрят на нас одинаково серьезно и слегка испуганно.
Как на психов, честное слово.