12296
33
Герои, точнее героини, этого репортажа работают за колючей проволкой. Этот пост посвящен надзирательницам женской колонии общего режима №155/4 в поселке Жаугашты Алматинской области.
1. В далеком 1937 году эта колония была открыта по распоряжению НКВД для содержания осужденных по политическим статьям. Но теперь здесь содержатся женщины, впервые совершившие преступление небольшой и средней тяжести, а также отбывающие наказание за убийство. Рядом находится небольшой поселок Жаугашты, в котором проживают чуть больше тысячи человек. Местные жители из поколения в поколения работают в колонии.
×
Мы едем с Турсынай Аутовой по Бурундайской трассе. Она уверенно и быстро ведет машину и рассказывает о себе:
– Все наши сотрудники живут в близлежащем поселке Жаугашты, а я вот приезжаю из города. Я начала работать на зоне в 22 года, как только окончила колледж. Это был 2001 год, время было еще сложное, обеспечение слабое. Начинала с самых низов, меня направили контролером в группу досмотра, там я проработала 3 года. Потом поняла, что нужно учиться дальше. Выучилась, направили начальником отряда, это уже офицерская должность, статус повыше и денег чуть побольше, но зато работы и ответственности тоже хватает. Потом ушла в декрет, вернулась, снова поставили начальником отряда, но теперь уже несовершеннолетних. Всего общий стаж у меня 14 лет, и все на одном месте. Меня устраивает моя работа, сейчас много желающих трудиться в МВД, но почему-то избегают службы в подразделениях КУИС. С одной стороны, работать с осужденными очень сложно, кроме того, в КУИС не такая высокая зарплата, как у сотрудников других подразделений МВД. А еще многие преступников боятся. А я так не думаю: чего бояться, если знаешь все законы, работаешь в рамках закона, ведешь себя корректно? Несмотря на то, что они преступники, мы обращаемся к ним на «вы».
– Все наши сотрудники живут в близлежащем поселке Жаугашты, а я вот приезжаю из города. Я начала работать на зоне в 22 года, как только окончила колледж. Это был 2001 год, время было еще сложное, обеспечение слабое. Начинала с самых низов, меня направили контролером в группу досмотра, там я проработала 3 года. Потом поняла, что нужно учиться дальше. Выучилась, направили начальником отряда, это уже офицерская должность, статус повыше и денег чуть побольше, но зато работы и ответственности тоже хватает. Потом ушла в декрет, вернулась, снова поставили начальником отряда, но теперь уже несовершеннолетних. Всего общий стаж у меня 14 лет, и все на одном месте. Меня устраивает моя работа, сейчас много желающих трудиться в МВД, но почему-то избегают службы в подразделениях КУИС. С одной стороны, работать с осужденными очень сложно, кроме того, в КУИС не такая высокая зарплата, как у сотрудников других подразделений МВД. А еще многие преступников боятся. А я так не думаю: чего бояться, если знаешь все законы, работаешь в рамках закона, ведешь себя корректно? Несмотря на то, что они преступники, мы обращаемся к ним на «вы».
За полчаса мы добираемся до Жаугашты. Клятвенно заверив начальника зоны, усталого и немолодого полковника, что мы приехали побеседовать исключительно с сотрудницами о их работе, получаем согласие на съемки – без всяких бюрократических проволочек. Проходим через процедуру тщательного, неторопливого досмотра на КПП. Контролеры ответственно подходят к делу, увидев диктофон и камеру, тут же докладывают начальнику зоны. Руководство дает добро – все согласовано, пропускай. Турсынай ведет нас дальше. Железная дверь оглушительно захлопывается, и появляется стойкое ощущение, что мы попали в другой мир.
Несколько уровней сигнализации, полосы колючей проволоки, или «мимозы», как называют ее здешние, и нетронутая контрольно-следовая полоса. По всему периметру расположены посты, сотрудники которых оперативно среагируют даже на полет птиц, пролетающих мимо. Отсюда практически невозможно сбежать – за последние 10 лет никто не может припомнить о попытках побегов.
Несколько уровней сигнализации, полосы колючей проволоки, или «мимозы», как называют ее здешние, и нетронутая контрольно-следовая полоса. По всему периметру расположены посты, сотрудники которых оперативно среагируют даже на полет птиц, пролетающих мимо. Отсюда практически невозможно сбежать – за последние 10 лет никто не может припомнить о попытках побегов.
4. Большинство работающих в этой зоне – женщины, хотя приоритет по-прежнему остается за мужчинами. Большая часть контингента – долгосрочницы, то есть осужденные, отбывающие наказание от 3 до 15 лет. С максимальным сроком наказания 25 лет находятся всего несколько человек. Это женщины, совершившие несколько убийств. Колония рассчитана на 1200 человек, которые поделены на 10 отрядов, примерно по 100–120 женщин в каждом. Тип проживания – барачный, то есть весь отряд спит в одном общежитии. Стены пахнут сыростью. Администрация хотела решить эту проблему и даже обращалась к специалистам. Проектный институт дал лишь одну рекомендацию: все снести и построить заново. Так что пока руководство ломает голову над этим вопросом...
5. Вначале нас ведут в рыбоконсервный цех. Это самое платежеспособное место в Жаугашты. Оплата сдельная: сколько в течение месяца они выпустят продукции, столько и получат, поэтому стараются. К примеру, женщины на фабрике, на «швейке», получают от 5 до 20 тысяч тенге, а здесь – от 30 до 38 тысяч тенге. Зарплату устанавливает республиканское госпредприятие «Енбек». Поговорить с женщинами не получается. Облака пара, стук ножей и специфический запах не располагают к беседе. Мы торопливо уходим.
6. Женская зона в Жаугашты режимная. Что это значит?
– Воровских понятий нет, как нет и цариц, королев и паханов, у нас показательная зона, – уверенным тоном рассказывает Турсынай. – Здесь все подчиняются распорядку, установленному администрацией. По графику умываются, по графику заходят в столовую, по графику смотрят телевизор, строем заходят, строем выходят. Но часто бывают осужденные, которые не хотят подчиняться режиму. Знаете, с женщинами работать труднее, чем с мужчинами. Например, с осужденными мужчинами разговор короткий: сказано один раз – они поняли. А женщинам приходится несколько раз делать замечания, они не могут контролировать свои эмоции, сразу ударяются в слезы, также пытаются использовать их в качестве аргументов. Мое мнение: кто начал с контролера, с самых низов, тот уже психологически готов работать с осужденными.
– Воровских понятий нет, как нет и цариц, королев и паханов, у нас показательная зона, – уверенным тоном рассказывает Турсынай. – Здесь все подчиняются распорядку, установленному администрацией. По графику умываются, по графику заходят в столовую, по графику смотрят телевизор, строем заходят, строем выходят. Но часто бывают осужденные, которые не хотят подчиняться режиму. Знаете, с женщинами работать труднее, чем с мужчинами. Например, с осужденными мужчинами разговор короткий: сказано один раз – они поняли. А женщинам приходится несколько раз делать замечания, они не могут контролировать свои эмоции, сразу ударяются в слезы, также пытаются использовать их в качестве аргументов. Мое мнение: кто начал с контролера, с самых низов, тот уже психологически готов работать с осужденными.
7. – Я вот не представляю себя в этой роли. Для женщин тюрьма – это последнее место, где можно оказаться. Мне кажется, женщине сидеть на зоне очень тяжело. Даже в плане одежды сложно: косынка, халат и никаких коротких стрижек – вот обычная одежда зэчки. И при этом на воле дети, с которыми они разлучены. Конечно, есть такие женщины, которым нечего терять, но их очень мало. Большинство стремятся домой, к родным. Они имеют право переписываться, звонить, но только по графику.
8. После мы идем на фабрику. Теперь нас сопровождает Анеля Абдуваитова, начальник отряда, пришедшая в цех проконтролировать работу подопечных.
9. – Когда я впервые сюда пришла, мне было очень тяжело. Оказаться с внутренней стороны зоны для гражданского человека страшно. Когда заходишь, все эти решетки и колючки жуть наводят. Вначале я смотрела на моих подопечных как-то по-другому, у меня была настороженность, я старалась аккуратно с ними общаться. «Спецконтингент» – уже само это слово говорит о том, что с ними надо быть аккуратной и осторожной в словах, в поведении. Потом поняла, что какое бы преступление они ни совершили, они тоже люди. Мне просто требовалось немного времени, чтобы адаптироваться и привыкнуть к ним, – говорит Анеля.
10. – Работа очень интересная, здесь можно узнать разные жизненные истории. Когда приходит заключенная по этапу, то сначала читаю ее дело. Перед глазами проходит судьба человека. Знаете, это готовые сценарии для фильмов. Как, например, ребенка защищала и убила нечаянно мужа или пошла на роковую ошибку ради денег, была в таком отчаянном положении, что пришлось красть. Или, соблазнившись легким способом, сама «нарисовала» деньги. Они плачут и рассказывают, мол, если вернуть бы тот день, то этого бы и не делали. И ты видишь дальше, как родственники от них отказываются, называют их моральными уродами. Как предают их, когда они находятся в тюрьме и так отчаянно нуждаются в поддержке семьи и близких людей. Как у них падает самооценка, как они переживают и пытаются дальше жить.
11. – Есть женщины, которые здесь рожают, с детьми их разлучают, отправляют в детский дом. Бывают матери, которые много лет не видят своих детей, потому что их не могут привезти из детдома или с родственниками-опекунами в плохих отношениях. Опекуны ведь могут ребенка отнять и не привозить. Это же трагедия для матерей. Я стараюсь поддерживать их, говорю, что от сумы и тюрьмы никто не застрахован и это ваше испытание. Надо его пройти достойно, учиться, работать и заслужить свое лучшее будущее. Не опускать руки, только вперед! Вы должны выйти отсюда людьми, хватит одного позора, осваивайте новую профессию, зарабатывайте деньги. Времени на сожаления нет. Даже сидя здесь, можно помогать своим детям – отправлять им заработанные деньги, подарки.
12. – Сложнее всего для меня работать с осужденными по 96-й статье. Это когда женщины после многолетних побоев и издевательств убивают своих мужей или сожителей. У них психика расшатанная, они нетерпимые, вспыльчивые, резкие. Таких я сразу беру под наблюдение, провожу воспитательные беседы. Я им объясняю, что это не мы их судили, наша задача – контролировать исполнение наказания. Мы помогаем им отбыть срок, который они получили по приговору. Поэтому мы должны взаимодействовать, работать сообща. Они не сразу, но идут на контакт, потому что здесь, в стенах зоны, именно начальник отряда – защитник их интересов. Они ищут помощь у меня. Я стараюсь им помочь, потому что знаю, что осужденная не каждому может рассказать о своих проблемах. Они доверяют мне.
13. ЛА 155/4 – зона с развитой трудовой инфраструктурой. На ее территории успешно действует предприятие «Енбек-Жаугашты». Благодаря хорошему менеджменту несколько лет тому назад оно дважды получило признание в Каннах за предпринимательскую деятельность. «Енбек-Жаугашты» – швейная фабрика с сорокалетней историей, небольшая пекарня и рыбоконсервный цех. Фабрика может выполнить любой заказ – от матрасов и подушек до изготовления форменной спецодежды, но в основном здесь шьют все для внутренних нужд различных подразделений МВД.
14. По сравнению с другими учреждениями здесь высокий процент занятости – от 50 до 70 процентов осужденных имеют работу. Это редкость. Обычно в таких местах в лучшем случае трудятся 30 процентов заключенных. Но даже здесь, по словам администрации, простаивают целые цеха – в последнее время заключенные не хотят работать.
15. Оксана Калинина, заместитель начальника учреждения по общим вопросам и трудового использования:
– У осужденных нет желания трудиться. Нам самим в это верится с трудом. Всего лишь три-четыре года тому назад у нас были очереди, чтобы трудоустроиться на ту же фабрику или в цех, а теперь у нас потребность в кадрах. Прежде всего сами осужденные спорят с нами, что сейчас не трудовые колонии, а исправительные! Мы объясняем, что согласно УИК исправительные – это не только выполнение распорядка дня, это и обучение, и трудовая занятость осужденных. Но работать никто не хочет. Отвечают так: за такую маленькую зарплату сами работайте! Так мы и работаем. Вот, например, если брать гражданских сотрудников нашей колонии, то у заместителя главного бухгалтера зарплата 38 тысяч тенге, рядовой инспектор получает 26 тысяч, а коменданту, имеющему огромный объем работы, положена зарплата всего 23 тысячи тенге.
– У осужденных нет желания трудиться. Нам самим в это верится с трудом. Всего лишь три-четыре года тому назад у нас были очереди, чтобы трудоустроиться на ту же фабрику или в цех, а теперь у нас потребность в кадрах. Прежде всего сами осужденные спорят с нами, что сейчас не трудовые колонии, а исправительные! Мы объясняем, что согласно УИК исправительные – это не только выполнение распорядка дня, это и обучение, и трудовая занятость осужденных. Но работать никто не хочет. Отвечают так: за такую маленькую зарплату сами работайте! Так мы и работаем. Вот, например, если брать гражданских сотрудников нашей колонии, то у заместителя главного бухгалтера зарплата 38 тысяч тенге, рядовой инспектор получает 26 тысяч, а коменданту, имеющему огромный объем работы, положена зарплата всего 23 тысячи тенге.
16. – Мы объясняем нашим подопечным, что первый критерий прохождения через суды – это погашение исков. Поскольку вы не трудитесь, то не дождетесь УДО или перевод в колонию-поселение. Погасить иски можно только одним способом – работая на нашем предприятии. В пекарню они идут с удовольствием, потому что там повременная оплата труда. Но если бы пекарня перешла на сдельную, то зарплата была бы еще выше. А так, повременщикам платят около 25 тысяч тенге. А в швейных цехах только сдельная оплата труда, но швеей можно стать, имея минимум 4-й разряд и стаж работы год-полтора. На территории зоны есть колледж, но и учиться там они не хотят. Мы им объясняем, что необходимо работать, получать знания, и только тогда появится шанс улучшить свою жизнь.
17. – Но есть и обратная сторона этих отказов. Раньше осужденные приходили не с такими большими исками, и все стремились погашать их. Сейчас же все женщины приходят с огромными суммами задолженностей либо за экспертизу, либо за госпошлину, за причиненный ущерб. Вот, например, после того как заключенная отсидела часть срока, отработала, подошло время на УДО. Она пишет ходатайство, что осознала свою вину, исправилась, в дальнейшем никогда не преступит закон. Судья смотрит на сумму иска, который ей выставили по приговору суда, а там – миллиона два, и из этой суммы погашено только 100 тыс. тенге... Судья и говорит: сиди дальше.
18. – То есть, с одной стороны, человек лишен свободы, с другой – нет реальной возможности покрыть материальный ущерб. Поэтому они нам отвечают: мы нарушили закон, получили свое наказание, но нам нечем гасить иски и гасить не собираемся, чем работать за копейки, лучше отсидеть весь свой срок!
19. – Тем временем нас начинают тревожить потерпевшие – в бухгалтерии телефон не замолкает. После разговора с потерпевшими складывается такое ощущение, что именно наши бухгалтеры совершили преступление и не выплачивают иски. «Почему вы нам не платите? Почему вы нам только 500 тенге отправили?». Отвечаем: «Да потому, что она всего лишь столько заработала!». После таких разговоров наши сотрудники идут на больничный. Они просто не выдерживают морального давления. За этот год в учреждении сменилось 4 бухгалтера по искам. А если мы не берем трубку, то потерпевшие начинают жалобы писать в департамент, комитет, МВД. Им пытаются объяснить, а они требуют: отдайте наши миллионы. А как мы будет отдавать, если осужденные не заинтересованы работать?
20. Оксана Калинина:
– Честно говоря, я не вижу никакого смысла держать многих из наших заключенных в принудительной изоляции – они для общества не опасны. Ведь можно обойтись только штрафами и контролем. Тогда бы и государство не тратило такие деньги на содержание преступников. Вот смотрите: в этом году на наше учреждение выделили 654 миллиона тенге. На одного заключенного тратится полторы тысячи тенге в день. Но не только затраты на еду, но и на все закупаемое оборудование, обслуживание и прочие расходы. А питаются они все-таки хорошо, получше, чем наши сотрудники – пенсионеры по вольному найму. Даже я не всегда могу себе позволить ежедневно такой разнообразный рацион, что положен для осужденных. И представляете, все равно возникают постоянные недовольства: мол, почему не выдали сегодня яблоки или сок? И этот вопрос мне задает бывший врач, осужденная за продажу детей в Шымкенте, или женщина, которая задушила своего ребенка...
Рядом сидящий комендант дополняет:
– Женщины и на зоне имеют привычку капризничать. В октябре мы переходили на зимнюю форму, они мне такие сцены устраивали. Каждый день группами приходили. То размер не подходит, то куртки недостаточно теплые. Или полоски светоотражающие не нравятся, или просят заменить на другую расцветку. Словно здесь санаторий!
– Честно говоря, я не вижу никакого смысла держать многих из наших заключенных в принудительной изоляции – они для общества не опасны. Ведь можно обойтись только штрафами и контролем. Тогда бы и государство не тратило такие деньги на содержание преступников. Вот смотрите: в этом году на наше учреждение выделили 654 миллиона тенге. На одного заключенного тратится полторы тысячи тенге в день. Но не только затраты на еду, но и на все закупаемое оборудование, обслуживание и прочие расходы. А питаются они все-таки хорошо, получше, чем наши сотрудники – пенсионеры по вольному найму. Даже я не всегда могу себе позволить ежедневно такой разнообразный рацион, что положен для осужденных. И представляете, все равно возникают постоянные недовольства: мол, почему не выдали сегодня яблоки или сок? И этот вопрос мне задает бывший врач, осужденная за продажу детей в Шымкенте, или женщина, которая задушила своего ребенка...
Рядом сидящий комендант дополняет:
– Женщины и на зоне имеют привычку капризничать. В октябре мы переходили на зимнюю форму, они мне такие сцены устраивали. Каждый день группами приходили. То размер не подходит, то куртки недостаточно теплые. Или полоски светоотражающие не нравятся, или просят заменить на другую расцветку. Словно здесь санаторий!
21. – После этого подключается отдел организации труда осужденных. Вызывает эту осужденную, объясняет, что поступила на нее жалоба, а она в ответ: пусть ждут, я никому ничего платить не собираюсь. В конечном счете виноватыми остаются сотрудники. Стычки с потерпевшими не заканчиваются, они продолжают писать на нас жалобы. А мы только и успеваем отписываться от них.
Также в последнее время стали все чаще приходить преступницы по экономическим статьям. Если раньше в основном осуждали за наркотики и убийства, то теперь каждая вторая сидит за мошенничество. Они у нас не работают и работать не будут. Ведь это грамотные женщины, зачастую с двумя высшими образованиями. Они говорят: «Мы пойдем шить или чистить рыбу?! Да ни за что! Все равно миллионы на вашей зоне не заработаем!».
Также в последнее время стали все чаще приходить преступницы по экономическим статьям. Если раньше в основном осуждали за наркотики и убийства, то теперь каждая вторая сидит за мошенничество. Они у нас не работают и работать не будут. Ведь это грамотные женщины, зачастую с двумя высшими образованиями. Они говорят: «Мы пойдем шить или чистить рыбу?! Да ни за что! Все равно миллионы на вашей зоне не заработаем!».
22. – Я спрашиваю у них: «Теперь вы сидите здесь, дальше что? Вы деньги им вернете?» – «Ну если они докажут, что они нам дали деньги, тогда мы вернем, а если не докажут, ничего возвращать не будем». – «Вот вы продали одну квартиру пяти клиентам, как они могли узнать, что вы пять раз одну квартиру продали? Вы же мошенница!» – «Ну поэтому мы и сидим тут». – «А дальше что?» – «А теперь они между собой судятся: у кого оригинал, а у кого поддельный документ». – «Так это же невозможно отличить, вы же везде ставите свою печать и роспись?!» – «А пусть судьи сами разбираются!».
23. Айша Абильгазиева, начальник отряда, одна из старожилов зоны, которых сейчас можно пересчитать по пальцам. Когда мы пришли к ней, она беседовала с бригадиром отряда:
– Управлять отрядом в 100 женщин, где почти 40 человек сидят по 96-й статье, – дело нелегкое. У многих осужденных психика нарушена, особенно у тех, кто имеет большие сроки наказания. Нам помогают бригадиры, которых мы выбираем из числа активистов, умеющих найти общий язык с каждой осужденной. Выбирает не только начальник отряда, но и осужденные на собрании. Стараемся ставить на место бригадира самых уважаемых женщин. Мы не выбираем по своим симпатиям, предпочтение отдается наиболее волевым и влиятельным.
– Управлять отрядом в 100 женщин, где почти 40 человек сидят по 96-й статье, – дело нелегкое. У многих осужденных психика нарушена, особенно у тех, кто имеет большие сроки наказания. Нам помогают бригадиры, которых мы выбираем из числа активистов, умеющих найти общий язык с каждой осужденной. Выбирает не только начальник отряда, но и осужденные на собрании. Стараемся ставить на место бригадира самых уважаемых женщин. Мы не выбираем по своим симпатиям, предпочтение отдается наиболее волевым и влиятельным.
24. – Начальник отряда – это больше мужская работа, чем женская. Вне зависимости от пола мы в первую очередь офицеры, а потом женщины. Мой муж – бывший военный, поэтому он относится с пониманием к моей постоянной загруженности на работе. Здесь, на зоне, проходит моя вторая жизнь. Хотя вначале мне было страшно, осужденные казались все на одно лицо. А потом поняла, что они такие же женщины, как и мы, они нуждаются в том, чтобы поговорить, посоветоваться. Со временем становишься хорошим психологом и уже определяешь людей после первого контакта. Есть женщины, которые не видели лучшей жизни, а есть и те, кто жил хорошо, но соблазнился легкими деньгами, совершил мошенничество и попал за решетку. За десять лет работы начальником отряда я привыкла к ним. И они к нам привыкают, ведь у многих длительные сроки. Почему-то закон чаще всего нарушают женщины в возрасте от 30 до 40 лет. Половина моего отряда – это 47 женщин – примерно моего возраста. Это позволяет легче находить контакт, также влияет то, что все заявления (кассационные, апелляционные жалобы, прошения о помиловании, материалы в суд) мы им помогаем писать.
25. – Женщины очень эмоционально себя ведут, когда попадают на зону. Бывает, что они не могут пройти суды, волнуются за родителей или не могут присутствовать на похоронах родных – тогда начинаются истерики. Вплоть до того, что у них схватит сердце или сознание потеряют. У меня в таких случаях всегда наготове валерьянка. Как только ко мне приходит новенькая, я сразу провожу ознакомительную беседу, узнаю, как она совершила преступление, раскаивается ли в содеянном. Узнаю семейный статус, есть ли дети, сколько. У многих дети живут в детдомах, многие не общались с ними до сих пор или не могут их найти. Для меня важно соблюдение режима, распорядка, а если человек впадает в отчаяние, не видит будущего, нет стремлений к исправлению, тогда с ним очень сложно работать. Поэтому мы стараемся, чтобы женщины не находились на грани срыва. Стараемся, чтобы человек не только не терял контактов с семьей, но мог бы найти общий язык со всеми. Помогаю найти детей, отправляю запросы в детдома, общаюсь с родственниками.
26. В отдельном блоке содержатся три несовершеннолетние девочки, осужденные за разбой: соблазнились сотовыми телефонами своих одноклассников.
27. Также на территории учреждения находятся дом ребенка и колония для несовершеннолетних девочек. Еще два года тому назад в этой колонии содержалось 50 девочек, сейчас же благодаря гуманизации и амнистии количество осужденных сократилось до трех человек. За преступления небольшой и средней тяжести несовершеннолетним дают условные сроки. В отличие от взрослых у них другой распорядок дня. После уроков они могут смотреть телевизор и заниматься своими делами.
28. Алтынай Жумабекова, начальник отряда, раньше работала воспитателем в детсаду в поселке Жаугашты. После того как детсад закрыли, устроилась работать в колонию:
– В моем отряде 120 женщин, 87 из них работают на промзоне. Это очень хорошо, так как меньше остается сил на переживания. Работа нелегкая, нервная. Часто бывает, что получат письма из дома и сильно расстраиваются, плачут. Сегодня моей подопечной письмо пришло – сына посадили за разбой, и она долго плакала. Она не хотела, чтобы он прошел через то, что она проходит. Она словно чувствовала что-то неладное. До этого приходила каждый день и спрашивала: пришло ли письмо?
– В моем отряде 120 женщин, 87 из них работают на промзоне. Это очень хорошо, так как меньше остается сил на переживания. Работа нелегкая, нервная. Часто бывает, что получат письма из дома и сильно расстраиваются, плачут. Сегодня моей подопечной письмо пришло – сына посадили за разбой, и она долго плакала. Она не хотела, чтобы он прошел через то, что она проходит. Она словно чувствовала что-то неладное. До этого приходила каждый день и спрашивала: пришло ли письмо?
29. – Бывает, что женщин мужья бросают, уходят к другим и им пишут: мол, муж твой женился на другой. У большинства женщин в моем отряде большие сроки, есть даже осужденные на 22 года. Мужчины обычно не дожидаются, пока женщины срок отсидят. Сложнее всего работать с осужденными по 177-й статье (мошенничество). Они отличается хитростью, ищут выгоду для себя, пытаются обмануть тебя. Каждое заявление, которое они подают, например на свидание, надо тщательно проверять. Или когда они пишут прошение на помилование, ничего не упоминают про свои миллионные иски. И тем не менее надеются, что их простят.
30. – И когда им отказывают, то начинают переживать, истерить. Я им говорю: «Девочки, у вас такие огромные непогашенные иски и вы хотите уйти в колонию-поселение? Это же невозможно!».
31. – Самая большая проблема и боль для осужденных – это их дети, с которыми они разлучены. Они с нетерпением ждут свидания. Я понимаю их как мать и стараюсь не отказывать в свиданиях, а за хорошее поведение в виде поощрения даю дополнительные свидания. Если они преступницы, то это не означает, что к ним не надо относиться по-человечески.
32. Из года в год в колонии ничего не меняется: подъем, проверка, инструктаж, сопровождение, контроль, личные беседы. Сменяются только осужденные и личный состав. Среди сотрудников колонии большая текучка, потому что не каждый может выдержать монотонность и специфическую обстановку. Рабочий день начальника отряда начинается с 7 утра, с утренней проверки, и продолжается до 8 вечера, а если в отряде неспокойная ситуация, то и дольше. И так все шесть дней в неделю, а по праздникам – усиленный вариант несения службы. Так на зоне и проходит вся жизнь. Получается, что сами сотрудники тоже отбывают наказание вместе со своими подопечными.
Турсынай провожает нас и вдруг неожиданно говорит:
– Знаете, что мне кажется самым трудным в моей работе? То, что взрослого человека невозможно перевоспитать. Ему лишь можно помочь, и то при его желании, встать на путь исправления.
Турсынай провожает нас и вдруг неожиданно говорит:
– Знаете, что мне кажется самым трудным в моей работе? То, что взрослого человека невозможно перевоспитать. Ему лишь можно помочь, и то при его желании, встать на путь исправления.
Источник:
Ссылки по теме:
- 5 знаменитых в России людей, которые работали в СИЗО и тюрьмах
- Подработка никому не нужна?
- Джимми Карр плохого не посоветует
- Работа проводником: как все устроено
- Лучший начальник в мире!
реклама
еще раз убеждаюсь в том, что если хочешь украсть воруй эшелонами,
не так обидно будет сидеть как за сраный смартфон
Дальше даже читать не стал...
Читать неприятно... нашла чему позавидовать..?