Европа и Россия.Общая история.Общая боль

Русские друзья, историки, журналисты, помогли в поисках советского офицера, вошедшего в ворота Освенцима 27 января 1945 года. Василию Яковлевичу Петренко тогда было уже 90 лет. Прикованный к постели, он жил в Москве один в маленькой квартире; каждые два дня к нему приходил соцработник.

Встреча пришлась на жаркий летний день. Василий Яковлевич с трудом сел, каждое движение было ему тяжело. Бледное лицо глубокого старика; но когда начал рассказывать о тех событиях, разволновался, глаза сверкали. Рядом на стуле висел офицерский китель с боевыми наградами. «Тебе повезло, парень: ты застал свидетеля худших дел человечества, — сказал он, прежде чем мы успели его поблагодарить. — А для меня большая честь видеть молодого иностранца, который добрался сюда, чтобы со мной встретиться».

Он стал рассказывать о своей жизни. Мы боялись дышать. Один из шестерых детей в украинской семье. Четверо братьев и сестер погибли во время революции и Гражданской войны. Самый младший брат, Степан, погиб на фронте в 1943-м.

Служба в Красной армии, война... Несмотря на молодость, Василий получает чин полковника. Ранения, госпиталь. И снова фронт. За форсирование Днепра получил высшую награду, которую часто давали посмертно. Василий Петренко — Герой Советского Союза.

В январе 1945 года полковник Петренко (ему было тридцать три) командовал 107-й стрелковой дивизией, пробивался через Польшу на запад под артобстрелом и бомбежками.

«26 января, — говорит ветеран, — на связь вышел наш разведчик. Он с ужасом кричал в трубку: «Что же это такое?! Огромная территория, бараки, живые скелеты... Нам нужны врачи, врачи, врачи! Срочно врачей!» На нашей военной карте Освенцим был обозначен как «опорный пункт» немцев. Больше никаких деталей. Я прыгнул в первую же машину и подъехал к воротам.

Было удивительно тихо. Пахло гарью. За колючей проволокой — горы трупов. Несколько выживших заключенных — кожа да кости — вышли из бараков. У ворот еле стоял высокий тощий человек; думаю, моего возраста, хотя казался глубоким стариком. Он не говорил ни слова, только еле-еле хлопал в ладоши, это он благодарил нас. Оказался бельгийцем. Я тогда даже записал его имя. Это было... Это было...»

Василий Яковлевич замолчал, не мог говорить. В московской квартире повисла долгая тишина. Перед мальчиком-иностранцем плакал генерал-лейтенант, Герой Советского Союза. Плакал беззвучно, слезы текли, лицо дрожало, и он смотрел нам в глаза... Потом взял себя в руки, скрепился, не сразу справился с голосом, и рассказывал дальше. (Мы заранее приготовили вопросы, но они не понадобились.)

Петренко сказал, что после войны искал в архивах, изучал мемуары советских и зарубежных военачальников (включая Паттона и Монтгомери) ради одного принципиально важного вопроса. Он хотел понять: знали во время войны эти стратеги о концлагерях или нет?

«Я понял, что Генштабу было известно про Освенцим. Но его освобождение ни для нашей армии, ни для союзников не имело значения. Мы попали туда, ничего не зная. Почти случайно».