Солянка для Майдана. Часть 116

Украинец в России: «Я разрезал живот, чтобы избежать пыток»
(Lidovky, Чехия)

27/09 10:10
Страшные удары и угрозы расстрела сменялись предложением взятки и словами о славянском братстве, которое должно бороться с киевской хунтой, управляемой американцами. Так российская контрразведка ФСБ пыталась сломить украинского студента–юриста Юрия Яценко во время его годового задержания в российской тюрьме. «На меня давили, чтобы я заявил, что в Россию меня отправили как диверсанта», — вспоминает Яценко в интервью порталу Lidovky.cz.
Lidovky.cz: Что студент юридического факультета из Львова должен сделать, чтобы оказаться за решеткой в России?

Юрий Яценко: Время от времени, видимо, такое случается. А если серьезно, то в Россию я отправился по бизнесу. Мне предстояло сдавать государственные экзамены, и на учебу я подрабатывал тем, что покупал в России дешевый товар, например электронику, а дома перепродавал ее с небольшой прибылью. В такую же поездку я и мой друг отправились в мае прошлого года и по приезде поселились в российском приграничном городе Обоянь. Уже утром следующего дня нас удивила местная полиция, которая рвалась проверить наши паспорта. Я предполагаю, что о нас ей сообщили сотрудники отеля: тогда как раз начиналась горячая фаза войны, вину за которую в России возлагают на людей с Западной Украины. Кстати, как и за сам Майдан. В общем, два парня из Львова вызвали подозрения.
— Высказали ли вам какие-то конкретные подозрения?

— Сначала все выглядело неплохо. Полицейские проверили мои документы: они выясняли, не являюсь ли я членом какой-нибудь националистической организации, и пришли к выводу, что я «чистый». Но потом в дело вмешалось (контрразведка) ФСБ, которое действовало быстро: в Россию я приехал 5 мая 2014 года, 6 утром меня проверяла полиция, а уже после обеда сотрудники ФСБ показали мне снимок, где я нахожусь на Майдане.
— Что они говорили о нем?

— Они спрашивали, почему я был на Майдане. Я ответил, что Майдан был общеукраинским движением в защиту прав народа, а это не преступление. На это мне заявили, что Майдан на Украине привел к власти военную хунту, управляемую американцами, и если я люблю свою родину, я должен с ними сотрудничать.
— Что они хотели от вас?

— Они принуждали меня заявить на камеру, что украинское правительство отправило меня в Россию как диверсанта, но я не хочу подчиняться приказу преступной хунты и хочу публично себя разоблачить. Я отказался. Тогда мне начали угрожать: уголовной ответственностью, побоями, наркотиками. Например, они показали мне тяжелый ремень и пообещали, что забьют меня им, после чего стали лупить им об стену прямо передо мной. В другой раз они принесли чемоданчик с химикалиями, набрали одну из них в шприц и заявили, что введут мне это в вену. Меня три дня держали в изоляции, не давали мне спать, не давали есть. На третий день меня из кабинета отправили в камеру предварительного заключения. Там камеры обходил прокурор, который проверял задержанных и спрашивал, есть ли какие-то жалобы. Понятно, что у меня были жалобы, но как только я заговорил, к нему подошел надсмотрщик и что-то прошептал, после чего прокурор обратился ко мне: «А, так это ты, е****ый бандеровец!» Это сказал человек, который должен следить за тем, чтобы не нарушался закон!
— Понимали ли вы в тот момент абсурдность ситуации?

— В самом начале я видел тут классическую модель русского поведения: «прощупать», запугать, а потом отпустить, ведь, в конце концов, я ничего не совершил. Но после трех дней без сна и еды, когда я напрасно просил, чтобы мне позволили связаться с адвокатом, семьей или консульством, и, главное, после слов прокурора мне стало ясно, что требовать от них конкретных действий в рамках закона на самом деле смешно. Тогда я также впервые предстал перед судом, где выслушал первый вердикт — незаконное пересечение границы. Ведь в качестве цели своей поездки я указал «личное», а обвинение заявило, что моя цель туристическая, и есть несоответствие. Кстати, с юридической точки зрения это полная чушь, потому что в российском законодательстве эти цели друг другу никак не противоречат. Однако, как ни парадоксально, этот вердикт меня устраивал, потому что за ним должно было последовать 10-дневное заключение, а затем депортация на Украину.
— Вы говорите «должно было». А что случилось вместо этого?

— Две недели изолятора, без возможности попросить о помощи. Но потом мне удалось, через другого украинца, которого содержали в том же месте и, в отличие от меня, депортировали, отправить домой сообщение. Семья узнала, где я, и тут же наняла адвоката, который начал работать с моим делом. Результат? Меня начали пытать. Вероятно, они поняли, что из моего дела может получиться скандал, и решили работать со мной более жесткими методами.
— То есть?

— Оперативники ФСБ вывели меня из камеры во двор, где уже ожидали два человека в масках. Я понял, что меня будут бить. Мне надели мешок на голову, связали руки и бросили в автомобиль, на котором отвезли куда-то за город. Там меня начали душить и бить: в живот, по голове, в промежность… Потом перестали и заявили, что я должен начать делать то, что нужно, потому что мне предстоит важный разговор, и отвезли меня обратно в часть, в кабинет, где меня встретили не только двое старших следователей, но и приготовленная еда.
Допрос начался с вопросом о моей жизни и прошлом, после чего мне начали объяснять: «Послушай, ты, что, не знаешь, что на Украине к власти пришли американцы? Ведь ты принадлежишь к братскому славянскому народу, так помоги нам освободить твою родину!» Они предлагали мне и деньги — якобы столько, сколько мне нужно. Видимо, они действительно думали, что это меня убедит.
— А когда пряник не подействовал, они вернулись к кнуту?

— Я знал, что так они и сделают, и хотя трясся от страха, старался не паниковать и приготовил стратегию. Я попросил, чтобы меня отпустили в туалет, а там я сам себе специально разбил голову, чтобы помешать их планам: они специально били меня так, чтобы на мне не осталось явных следов.
— Это помогло?

— Они лишь рассмеялись, а потом сказали: «Ты, наверное, не понимаешь, где оказался…» После этого они вытерли мне кровь, быстро осмотрели меня, и все началось снова: веревки, мешок на голову, путь за город. Меня повалили на землю и ударили в пах так сильно, что я никогда не забуду этого. Потом мне затянули связанные руки за спиной и начали бить меня по всему телу. Меня душили, били меня по голове мешком с песком, стреляли прямо рядом с ухом… Боль была страшной, но наиболее мучительна была неизвестность: с завязанными глазами вы ожидаете очередного удара и не имеете понятия, откуда и куда он попадет. Это продолжалось часами. Потом меня снова отвезли в тюрьму, где я по закону должен быть не позднее 10 часов вечера: в этом смысле они строго придерживались правил, хотя в других вещах бесцеремонно их нарушали. Все это продолжалось еще три недели.
— Что же остановило чреду допросов и пыток?

— Я понял, что единственный выход — это попасть в больницу. Самой эффективной мне показалась потеря крови: я прошел медицинский курс и имел некоторую практику, я не раз сдавал кровь, так что знаю, сколько человек может ее потерять, не поставив под угрозу свою жизнь. Учитывая это, я и подготовился. Я приготовил лезвие (мне его выдали согласно закону, по которому российский заключенный имеет шесть лезвий в месяц), помылся и порезал руки и живот. Да, это была крайняя мера, но в тот момент я точно не собирался умирать.
— Как отреагировали ваши тюремщики?

— За камерами ведется видеонаблюдение, поэтому меня быстро нашли и сразу же хотели везти в лазарет. Я сказал, что не дамся, пока мне не позволят позвонить домой. Кровь у меня текла очень быстро, что, наверное, испугало их, и, на удивление, они согласились. Я позвонил другу, который, я знал, не будет паниковать, а он уже сообщил моей семье. После этого меня отвезли в ближайшую больницу, где меня зашивали без наркоза, что было больнее самих порезов. Более того, раны обработали лишь поверхностно, порезанные вены мне не зашили, потому что якобы не было специалиста. Я не мог двигать рукой еще три месяца.
Когда самое плохое было позади, ко мне пустили адвоката, и вместе мы составили ряд жалоб: в Генпрокуратуру, в Министерство юстиции и в другие органы. Мое дело постепенно получило большую огласку. Им стали интересоваться крупные правозащитные организации. В дело вмешалось и украинское государство.
— Сыграла ли поддержка извне решающую роль в том, что сейчас вы сидите не в российской камере, а напротив меня в Праге, как свободный человек?
— На положительный исход моего дела она оказала, несомненно, огромное влияние. Также у меня был отличный адвокат, которому удалось добиться моего освобождения, хотя сам был настроен скептически и предупреждал меня, что ничего не ясно, потому что из меня могут сделать показательное дело. В конце концов, по прошествии первых трех месяцев, когда первоначальный приговор так и не был приведен в исполнение («десять дней и депортация»), что, кстати, незаконно, были выдвинуты два новых обвинения: хранение взрывчатки и ее контрабанда в террористических целях. (Аналогичные обвинения крымскому режиссеру Олегу Сенцову, которого приговорили к 23 годам заключения, — прим. ред.). Наконец меня осудили «только» на два года, а апелляционный суд сократил мне срок до девяти месяцев, которые я уже пробыл в заключении, поэтому меня выпустили (7 мая 2015 года, — прим. ред.).
— Вы на свободе почти полгода. Справиться с травматическим опытом трудно, но все же: почему, как вы думаете, все это случилось именно с вами, «обычным» студентом, который не является ни Сенцовым, ни Савченко?
— Думаю, что все просто. Сначала я казался пригодным как инструмент информационной войны: украинский шпион, отправленный в Россию, который кается и «стыдит» «нелегитимное» правительство своей страны. Но когда я не поддался давлению, и дело стало обретать черты международного скандала, они прибегли к этому обвинению насчет взрывчатки, чтобы не потерять лицо. Я уверен, что если бы вначале они знали, сколько трудностей принесет им мое дело, они предпочли бы оставить меня без внимания.
После освобождения Юрий Яценко защитил свою дипломную работу и успешно окончил юридический факультет. В Прагу он приехал по приглашению организации «Человек в беде» в качестве гостя на конференции «Форум 2000».