Клименко Иван Павлович

5 декабря 1943-го года в 9-40 минут мы вылетели для бомбового удара по переправе через Западную Двину. Наш полк размещался на одном из аэродромов Смоленщины, но там, собственно, был не аэродром, а выровненная земля, приспособленная для взлета, раньше здесь находилось картофельное поле. Погода была нелетная, шел надоедливый мелкий дождь. Командир полка дал распоряжение комэску Можайскому в течение двух часов разбить мост, вокруг которого находилась сильная противовоздушная оборона противника. И мы атаковали этот мост, в таких метеоусловиях точно выйти на цель было очень сложно, справиться мог только майор Можайский. Во время пикирования зенитки открыли по нам огонь, и в этом аду я почувствовал, что что-то сильно ударило в плечо – это было мое первое ранение в качестве воздушного стрелка. Когда мы отошли от цели, то я ощутил под рукой что-то твердое и горячее – осколок зенитного снаряда пробил кабину и, отрекошетив от пулеметной турели, попал мне в плечо – смерть прошла всего в нескольких сантиметрах.

Затем в декабре 1943-го года в Белоруссии получили задание выбросить над Витебской областью и над городом Орша листовки, а также уничтожить три обнаруженные дивизионные точки и армейскую точку противника, в которых немцы руководили войсками. Это задание не имело и одного процента на выживание. Полетели мы звеном в полном составе, четыре штурмовика. Успешно выбросили листовки и уничтожили эти точки, но были исключительно побиты и плоскости, и фюзеляж, но моторы работали. Нам теперь нужно четверкой идти, чтобы перейти передовую, и при этом нас не сбили. Здесь главное вырваться на «нейтралку», после чего сразу же на свою территорию лететь. Наш штурмовик ведущий, решили, что в бреющем полете будем лететь две-три минуты, чтобы пролететь вражеские позиции. Я говорю по радио: «Товарищ комэск, вы должны стрелять из пушек и пулеметов, чтобы вас впереди не сбили, а я буду сзади бить, чтобы никто на хвост не сел». И мы так три минуты отстрелялись, нормально вышли на нейтральную территорию. А другие экипажи были сбиты. Летим на своей территории. Вдруг вижу, что два немецких аса, о которых мы давно знали, что они в этой районе летают, решили нас перехватить. Они с высоты спускаются и садятся нам на хвост. Когда я их заметил, то тут же говорю Можайскому по шлемофону, что сейчас будет бой с ними, не надо производить стандартные маневры, а нужно мотаться туда-сюда, как будто болтанка. Он это все делает, а они все равно не отрываются, упрямо летят за нами, ведущий и ведомый, который его прикрывает. Я даю одну ракету, потом вторую и третью, а немецкие летчики четко знают, что эти ракеты показывают, что или пулемет не работает, или что-то с воздушным стрелком случилось. А сам держу их в прицеле. Осмелели, и когда допустил противника на триста метров, вместо минимальных четырехсот, то врезал длинной очередью, первый самолет загорелся, и немецкому летчику пришлось выпрыгнуть. На земле приземлился в районе наших тыловых войск, и его взяли в плен. Кстати, когда он выбросился, то ведомый ушел, а мы полетели за парашютистом и смотрели за ним, чтобы он не попробовал скрыться, тогда мы бы его уничтожили. Взяли этого летчика в плен – оказалось, что у него вся грудь в крестах. Прилетел я на свой аэродром, там на земле нас встречает представитель авиации армии, которому уже доложили, что самолет с номером «13» сбил немца-аса. А этот немец, когда его взяли в плен, и стали допрашивать по документам – оказалось, что он летает на Восточном фронте с июня 1942-го года по 20 декабря 1943-го года, за этот срок сбил сто один наш самолет, и в основном Илы. Позвонили из штаба воздушной армии и дали команду по инстанции, что нужно доставить этого аса в Москву. Наш полк от передовой был самым ближним, и так получилось, что летчика первым делом к нам доставили. Мы в это время с Можайским слетали на новое боевое задание, после которого покушали и по сто грамм выпили. Отдыхаем. Вдруг прибегает посыльный и кричит: «Вас срочно вызывает командир полка!» Я сразу же туда прибываю, и комполка мне говорит: «Сынок (я самый молодой стрелок был в полку, поэтому он меня так называл), пойдем, посмотришь, кого ты сбил». Подходим, стоит машина, немец рядом, вся грудь в наградах. Весь летно-технический состав полка пришел на него посмотреть. Я подошел к нему, начали разговаривать, выяснилось, что он понимает по-русски. Говорю немцу: «Скажи мне спасибо, что ты не трупом приземлился, а живой. Будешь в плену работать, тебя еще и кормить будут, разобьем фашистскую Германию, ты с пленными отправишься домой, где встретишься со своими родителями и родными». И он, представляешь, крикнул в ответ: «Хайль Гитлер!» Тогда я развернулся и как дал ему в морду. Все по плечам хлопают и говорят: «Ванюша, правильно ты ему влепил!» Посадили недобитого аса в машину и повезли в штаб дивизии, оттуда уже отправили в воздушную армию и Москву.

Вечером 27 июня 1944-го года мы приняли участие в штурмовке вражеского аэродрома, размещенного в Белоруссии. Летали туда вместе с летчиком Павлом Зацепиным, и, между прочим, весьма удачно. Это был мой друг, мы с ним немного летали, но я в основном продолжал служить флагманским воздушным стрелком. Ни один из нас не погиб, хотя всего шестеркой полетели. К вражескому аэродрому подошли на большой высоте – на земле стояли транспортники, бомбардировщики и разведчики, чуть поодаль располагались штабеля ящиков с боеприпасами. Мы, во-первых, всю летную полосу вывели из строя бомбами. И начали по рядам самолетов сбрасывать бомбы. Как позже распознали по фотоснимкам, мы там до тридцати немецких самолетов вывели из строя и уничтожили. И никаких потерь с нашей стороны. Пикирование самолета занимало до 30 секунд, самое большее меньше минуты, смотря с какой высоты входили в пике. Так что немцы не успели среагировать. Первого захода над складами с боеприпасами вполне хватило для того, чтобы мы подожгли цистерны с горючим, но на втором заходе зенитный снаряд попал в мотор нашей машины, и она перестала слушаться руля управления, в кабине запахло дымом, Ил-2 начал крениться и терять высоту, а затем вошел в непроизвольный штопор. Угрожающе приближалась земля, и тогда Зацепин вывел нас из пике, надсадно завыл мотор, а самолет полетел в сторону близлежащего леса. И в конечном итоге мы упали в лесной массив. Когда через несколько дней, оборванные и голодные, мы вернулись в часть, в полку нас уже считали погибшими.

9 октября 1944-го года в ходе группового вылета в районе города Юрбаркас (Литва) по штурмовке отступающего противника мне удалось отразить атаку четырех вражеских истребителей. К декабрю 1944 года я совершил 30 боевых вылетов, подавил своим огнем зенитно-артиллерийскую батарею, 2 пулеметные точки, уничтожил 3 автомобиля, большое количество живой силы противника. А затем в декабре 1944-го года мы уничтожили два фашистских танка. Во время боевого вылета я заметил в поле несколько десятков кустов, они сразу вызвали у меня подозрение, потому что уж очень правильными рядами росли. И когда мы них спикировали – оказалось, что это замаскированные танки. Если идти на танки на высоте или на бреющем полетом, это очень тяжело, мало шансов выжить, потому что зенитки всегда расположены перед танками в боевой готовности. Тогда мы решили, чтобы даже звука нашего мотора не достигло этих танков, улететь в тыл, и сзади с бреющего полета атаковать. И мы такой маневр и проделали, вражеские зенитки не успели ни одного выстрела сделать, как мы прямыми попаданиями два танка уничтожили. Приказом по войскам 1-й воздушной армии №081/н от 26 декабря 1944-го года меня наградили орденом Славы III-й степени (№ 195036).

14 января 1945-го года в ходе боевых действий у населенного пункта Грюнхаус (14 километров восточнее города Гумбиннен - ныне город Гусев Калининградской области) подавил 3 орудия зенитной артиллерии, поджег пулеметную точку и 5 автомобилей, истребил свыше 10 фашистских солдат. Всего к этому времени я совершил 50 боевых вылетов. Был представлен к награждению орденом Отечественной войны 1-й степени и приказом по войскам 1-й воздушной армии (№15/н) от 22 февраля 1945-го года уже в звании старшины был награжден орденом Славы II-й степени (№4434).

13 марта 1945-го года в 18 часов 40 минут мы занимались штурмовкой вражеских танков южнее Инстенбурга. Это был обычный вылет, но фашисты понесли от штурмовки большой урон. В то же время и наши штурмовики получили повреждения. Сильнее всех была повреждена машина старшего лейтенанта Карташова, его воздушный стрелок Шевченко был тяжело ранен. Когда до линии фронта было еще далеко, то мы увидели, что нас догоняет шесть «Фокке-Вульфов». Вынырнув из облаков, они надеялись на легкую победу. Я прикрыл самолет Карташова, а так бы они наверняка погибли бы. Всего на фронте я сопровождал три поврежденных штурмовика, когда воздушные стрелки были ранены. Немцы всегда стремились зайти под нижнюю полусферу, которая не защищена ни летчиком, ни стрелком. Я постоянно делал контрманевр для того, чтобы не выпускать из прицела немецкие самолеты. В конечном итоге мы спокойно перелети через линию фронта и при этом я подбил два самых настырных «Фокке-Вульфа».

К марту 1945-го года основная часть Восточной Пруссии была освобождена, остался Кенигсберг, и Гитлер хвастливо заявлял, что русские солдаты никогда не возьмут этот город, крепость укрепили железом и бетоном, и двадцать восемь немецких асов прикрывали его сверху. Кроме того, постоянно с Балтийского моря приходили корабли и привозили немцам в Кенигсберге боеприпасы. В это время 3-й Белорусский фронт готовился брать город штурмом. И наши летчики получили приказ от самого Верховного Главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина – ни один крупный транспорт не должен достичь порта Кенигсберга. Любым путем топить корабли. Однажды командир полка построил личный состав, и сказал, что в город идет крупный военный корабль с грузом боевой техники и оружия, кроме того, на нем находится больше тысячи солдат и офицеров в качестве подкрепления. Был отдан приказ любым путем его нужно уничтожить. Мы знали, что здесь нет и одного процента на выживание. Ведь эти корабли были сильно вооружены зенитками. Командир полка предложил тем, кто желает выполнить это боевое задание сделать два шага вперед. Все летчики и стрелки сделали эти два шага, хотя уже знали, что только четыре самых лучших экипажа из всей дивизии подготовят к этому заданию. Наш экипаж подготовил лично заместитель командира полка. Мы попрощались с личным составом и знаменем полка, на меня к тому времени уже ушло на завод четыре похоронки, мы знали, что, скорее всего, уже не вернемся, поэтому попросил своего друга – напиши по такому-то адресу, если не вернусь. Ведь сначала на завод дают похоронку, а потом сообщают, что я жив и занесен в списки погибших по ошибке. Мы готовились к вылету на штурмовку корабля. Каждый Ил-2 взял по 500 килограмм бомб. При этом сказал командир полка нам, что если сбросите бомбы на корабль, и он останется на плаву – то врезайтесь самолетами, потому что нельзя допустить его вход в порт.

Пошли садиться на самолеты. Я как флагманский воздушный стрелок собрал остальных стрелков, ведь мы будем не на земле бой вести, а в море, там совсем совершенно другая тактика. Сказал им: «Без моей команды берите на прицел вражеский самолет, но не стреляйте без приказа!» Полетели, зенитки нам отсалютовали. И такое я увидел впервые – четыре штурмовика прикрывали 24 истребителя, 12 Ла-5 и 12 Як-3, как нам рассказали, в числе истребителей были французы из знаменитого полка «Нормандия-Неман». Прикрывали нас. Подлетаем к Балтийскому морю и видим, что вражеский корабль находится примерно в трех километрах от порта. Летчики-истребители сразу же нас бросили, потому что надо лететь к вражеской авиации, которая прикрывает корабль и вести воздушный бой. Мы одни остались, но знали, что надо лететь на высоте в 200-300 метров над морем, тогда есть шансы точно сбросить бомбы. Но на такой высоте немцы зенитками нас легко собьют, поэтому решили на бреющем полете подлететь. Когда спускались с бреющего, видим, что шесть истребителей противника из числа асов идут на нас в атаку. И когда мы уже стали подлетать, то увидели, что они могут нас четко засечь не с 400 метров, а с 100-150 метров, потому что плоскость с водой сливается, поэтому раньше они не могли нас заметить. Я допустил врага до 300 метров и дал команду длинными очередями открыть огонь. Сам сразу же сбил два немецких самолета, ведущего и ведомого, они упали в море. Другие стрелки по одному, шестой куда-то улетел, то есть мы выполнили то, что нужно, чтобы летчики смогли долететь до корабля. Сбросили бомбы, точно попали, но на транспорте было столько взрывчатки, что корабль немедленно разорвался и потонул вместе с транспортируемой живой силой и техникой. Но в это время немцы успели сделать выстрелы из зениток и все штурмовики сбили. Я вижу, что наш самолет неуправляемый и горит, а я даже не ранен. Тут же сбросил кабину и сам выпрыгнул. Смотрю, может быть, кто-то еще выпрыгнет – но никто не смог и все погибли. Мне нужно приводниться, а это дело сложное, к счастью, у меня опыт уже был, если с парашютом в воду падаешь, то сто процентов смерть ждет, нужно за 10-15 метров до воды парашют бросать. Ну, я до сих пор не знаю, сколько было метров до воды, но когда сбросил парашют, но так глубоко зашел в воду, что если бы спасательной жилетки на теле не было, то ни за что бы не вынырнул, а так я смог выбраться. И представляешь, вода холодная, а мне два с половиной километра нужно было плыть до берега. Меня спасло то, что ветер дул в спину, и мне помогал, ведь в холодной воде нужно постоянно двигаться, если не двигаешься, то тебе настанет капут. Доплыл до берега, и тут вижу, что в 200 метрах кто-то булькает, какие-то доски были.

Думаю, если немец, то подплывать не буду, но потом вижу, что это летчик из «Нормандия-Неман», мы летели в жилетках, а у него ее почему-то не оказалось. Конечно, если бы не доски, то он бы утонул, я с трудом его дотащил до берега. Из всех оставшихся последних сил его вытолкнул, он схватился за землю, а подбежавшие наши солдаты его вытащили. Сам же, когда толкнул, на полтора метра отошел от берега. И вы представляете, все – ни руки, ни ноги не шевелятся, все отказало. Держит меня только жилетка как поплавок и все. Солдаты бросают веревки, старался зубами схватить – не получилось. Неподалеку стоял старший лейтенант, танкист. Видит такое дело, раздевается и прыгает в воду, хватает меня и бросает к земле, сам быстро выскочил, трусы снял, дали ему спирту, чтобы тело протереть. Мне также дали выпить спирту, после чего раздели с французом, как мать родила, и стали делать массаж. Я танкисту говорю: «Спасибо тебе, дорогой, что ты мне помог, потому что долго я бы не смог в воде оставаться, еще чуть-чуть – и концы бы отдал. Но ты очень похож на моего друга Василия Бессмертного». Тот смотрит на меня и удивленно спрашивает: «А ты кто?» Отвечаю: «Клименко Ваня». Он со слезами бросился ко мне головой на грудь, целует. Мы сильно дружили и вот так встретились с ним. Когда после этого я трое суток провалялся, нас в одеяла закутали, и мы лежали в теплой землянке, в результате даже воспаления легких не схватили. После мы с Васей постоянно встречались. Это же конец войны, и вот так счастливо встретились.

После того боя я почти не летал, и вскоре мы победили Германию. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 мая 1946-го года за мужество, отвагу и героизм, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками на заключительном этапе Великой Отечественной войны, я был награжден орденом Славы I-й степени (№ 169). Стал полным кавалером ордена Славы. На фронте сражался под самыми различными облаками – освобождал Смоленск, Витебск, Каунас, Шауляй Ригу и Кенигсберг.

После войны продолжал службу в армии. Окончил Рижское военно-политическое училище. Служил на должностях политического состава в авиационных частях. В 1970-м году в звании полковника был уволен в запас.

Офицеры Красной Армии принимают капитуляцию гарнизона в городе Алленштейн в Восточной Пруссии (Allenstein, в настоящее время город Ольштын в Польше). Город был важным узлом железных и шоссейных дорог, им овладел 3-й гвардейский кавалерийский корпус.