7922
39
В начале 1955 года, в безлюдной казахской степи, рядом с богом забытым железнодорожным полустанком Тюратам высадился первый отряд военных строителей. Ему и тысячам других вскоре прибывших сюда «стройбатовцев» предстояло возвести среди окрестных солончаков сверхсекретный объект государственной важности, который всего через два с половиной года навсегда войдет в историю человечества.
Вскоре после окончания Второй мировой войны Советский Союз приступил к разработке принципиально нового вида вооружения — баллистических ракет. На решение активно развивать ракетостроение в СССР во многом повлиял опыт использования нацистской Германией ракет V-2 («Фау-2») и находки, сделанные советскими специалистами в своей немецкой зоне оккупации. Одним из важных инфраструктурных объектов нового «ракетного проекта» стал полигон для испытаний этого вида оружия, оперативно созданный во второй половине 1940-х в Астраханской области, в районе села Капустин Яр, в 100 километрах восточнее Сталинграда (сейчас Волгоград).
Однако к середине 1950-х военным и инженерам-конструкторам в Капустином Яру стало тесно. ОКБ-1 под руководством Сергея Павловича Королева, отца советской космонавтики, занялось созданием ракеты нового типа. Р-7, или «семерка», как называли ее в обиходе, должна была стать первой на планете баллистической ракетой, способной доставить боеголовку (в том числе ядерную) на другой континент. Такая техника требовала соответствующих масштабов — правительство занялось поиском площадки для нового, куда более крупного испытательного полигона.
×
Р-7 была ракетой межконтинентальной, дальность ее полета превышала 8000 километров, причем головная часть в ходе испытаний должна была падать на камчатском полигоне «Кура». В соответствии с этими параметрами новый полигон должен был отвечать определенным требованиям.
Между точкой старта и точкой приземления должно было быть не менее 7000 километров, трасса полета должна была пролегать преимущественно над малонаселенными районами страны, где можно было безболезненно для экономики СССР отвести немалые по площади участки под поля падения ракетных ступеней. Наконец, строительство нужно было обеспечить инфраструктурно: подъездными путями (железная дорога), электроэнергией и пресной водой.
Специальная комиссия выбирала территорию для нового полигона из трех основных вариантов. Вполне возможно, первый спутник, Лайка, Белка и Стрелка, Юрий Гагарин и остальные советские космонавты отправились бы в свои исторические путешествия из Мордовии или Дагестана, но по тем или иным причинам ни первая, ни второй все же не подошли.
Специалисты остановили свой выбор на третьей площадке, расположившейся примерно посередине между небольшими райцентрами Казалинск и Джусалы в Кзыл-Ординской области Казахстана, у безвестного полустанка Тюратам неподалеку от еще полноводного Аральского моря, на берегу Сырдарьи, одной из крупнейших рек Средней Азии.
Казахская пустыня удовлетворяла всем требованиям специалистов практически идеально. Собственно полигон планировалось построить по соседству с большой рекой (на самой Сырдарье должен был появиться секретный город-спутник ракетчиков). Вдоль реки проходила железная дорога Москва — Ташкент, что снимало вопрос с доставкой на грандиозную стройку гигантского количества необходимых материалов. С электричеством было сложнее: первые месяцы до окончания возведения ЛЭП работы обеспечивали специальные энергопоезда.
Главным преимуществом была практически полная безлюдность района будущего полигона и перспективных полей падения ракетных ступеней на трассе полета на Камчатку. Под эти территории выделялись колоссальные площади, к счастью, малоценные в сельскохозяйственном отношении. В общей сложности из оборота выводилось около 5 млн гектаров земель.
Немаловажным фактором было и обеспечение секретности строительства — нелегкая задача, учитывая его масштабы. Чтобы запутать вражеские разведки, в 300 километрах от настоящего полигона, на северных отрогах хребта Алатау в Карагандинской области был выстроен космодром-муляж. Стартовые установки, монтажно-испытательные корпуса и прочая инфраструктура были выполнены из дерева в надежде обмануть потенциального противника. Рядом с ложным космодромом находился небольшой поселок Байконур, и именно его название использовалось советскими газетами в сообщениях об успешных космических стартах.
Американцев обмануть не получилось. Стройка в районе Тюратама была слишком масштабной, чтобы ее не заметить, и полигон регулярно попадал в объективы фотокамер известных самолетов-разведчиков U-2. С другой стороны, именно благодаря этой попытке ввести в заблуждение заклятых врагов крупнейший космодром мира и получил свое нынешнее название, географически ничем не мотивированное.
12 февраля 1955 года выбор площадки под полигон в Казахстане был закреплен в постановлении Совета министров СССР, хотя первый отряд военных строителей высадился на станции Тюратам месяцем ранее. В конце этого года на сооружении объекта, получившего кодовое название «Стадион», работало уже 2,5 тыс. военных и вольнонаемных рабочих и до 20 тыс. «стройбатовцев».
Условия были тяжелейшие. Резко континентальный климат будущего Байконура был чрезвычайно удобным лишь для запуска ракет (300 солнечных дней в году), но крайне неприятным для людей. Адскую летнюю жару (до +40 в тени) сменяли сибирские морозы (до −40) зимой. При этом работы шли, по сути, в голой степи, где компанию строителям составляли лишь немногочисленные обитатели соседнего железнодорожного полустанка, как будто сошедшие со страниц повестей Чингиза Айтматова, сайгаки да суслики.
Первые строители были вынуждены зимой жить в палатках, позже в землянках, питаться с помощью походных кухонь и пить неочищенную воду Сырдарьи. Конечно, значительную часть военных и инженеров составляли ветераны Великой Отечественной войны, привыкшие ко многому на ее фронтах, но и они оказались бессильны перед свирепствовавшими желудочно-кишечными заболеваниями.
Сражаясь со сложными грунтами, климатом и болезнями, военные строители возводили в казахстанской пустыне мечту всего человечества. Всего за два года были проведены основные работы по сооружению первой пусковой площадки, с которой новая «королевская» ракета Р-7 должна была вначале улететь на Камчатку, а затем в космос. Был вырыт котлован глубиной в 50 метров, перемещен миллион кубометров грунта, уложено свыше 30 тыс. кубометров бетона. К площадке, которой спустя четыре года предстояло стать знаменитым гагаринским стартом, подвели автомобильную и железную дороги, рядом на так называемой площадке №2 («двойка») построили монтажно-испытательный корпус.
Академик Борис Черток, ближайший сподвижник Сергея Королева, оказавшийся впервые на станции Тюратам в начале 1957 года, в своих многотомных мемуарах «Ракеты и люди» так описывал свои впечатления от будущего космодрома:
«Первое впечатление — грусть и тоска от вида облупленных мазанок и грязных улочек пристанционного поселка. Но сразу же за этим первым неприглядным пейзажем открывалась панорама с характерными признаками великой стройки. Мы поехали на „двойку“. Дорога шла прямо по плотному грунту действительно бескрайней, голой, еще зимней степи. Зимняя влага мешала истолченной почве превращаться в мелкую дисперсную всепроникающую пыль. Можно было дышать полной грудью чистым степным воздухом. Слева велась прокладка бетонной трассы ко второй и первой площадкам. К стройкам шли вереницы самосвалов с бетоном. Мы обгоняли самосвалы с капающим из кузовов свежим раствором, машины со всевозможными ящиками, стройматериалами и крытые фургоны с солдатами-строителями.
«Первое впечатление — грусть и тоска от вида облупленных мазанок и грязных улочек пристанционного поселка. Но сразу же за этим первым неприглядным пейзажем открывалась панорама с характерными признаками великой стройки. Мы поехали на „двойку“. Дорога шла прямо по плотному грунту действительно бескрайней, голой, еще зимней степи. Зимняя влага мешала истолченной почве превращаться в мелкую дисперсную всепроникающую пыль. Можно было дышать полной грудью чистым степным воздухом. Слева велась прокладка бетонной трассы ко второй и первой площадкам. К стройкам шли вереницы самосвалов с бетоном. Мы обгоняли самосвалы с капающим из кузовов свежим раствором, машины со всевозможными ящиками, стройматериалами и крытые фургоны с солдатами-строителями.
Монтажно-испытательный корпус являлся основным сооружением технической позиции на второй площадке. Нам предстояло проводить в нем все операции по подготовке ракет до их вывоза на стартовую позицию. В большой высотный зал МИКа свободно вкатывался тепловоз, толкающий впереди вагоны с блоками ракеты. Здесь, в зале, проводилась разгрузка, размещение их на время испытаний на транспортных тележках, и здесь же предстояло впоследствии проводить сборку пакетов из раздельно испытанных блоков».
15 мая 1957 года с пусковой площадки №1 Научно-исследовательского испытательного полигона №5 был произведен первый пуск новой ракеты Р-7 конструкции С. П. Королева. Пуск был неудачным («семерка» пролетела всего 400 километров), но это было лишь начало большого, наполненного триумфами и трагедиями пути. В августе 1957-го Р-7 стала первой в мире межконтинентальной баллистической ракетой, успешно доставив муляж боеголовки на камчатский полигон «Кура», а еще спустя полтора месяца, 4 октября того же года, «семерка» вывела на околоземную орбиту первый искусственный спутник нашей планеты, начав космическую эру человечества.
Параллельно с техническими сооружениями космодрома в нескольких километрах южнее рос жилой городок для будущих ракетчиков. Начавшись с кварталов, застроенных деревянными бараками, впоследствии он застраивался типичными для Советского Союза многоэтажками, вначале кирпичными, а затем панельными. «Десятая площадка», Ташкент-90, поселок Заря, наконец, город Ленинск выделялись разве что своей сверхсекретностью, отличным (в сравнении с окружающими населенными пунктами Казахстана) снабжением продуктами и промтоварами и неплохой общественной инфраструктурой, призванной скрасить жизнь вдали от Большой земли.
Ленинск, который в 1990-х переименовали в Байконур, существовал вопреки своему окружению. Проблемы с пресной водой, солончаковые почвы, быстро выводящие из строя трубы канализации, теплоснабжения и водопровода, регулярные перебои с электроэнергией, жесткий климат и не слишком приспособленное к нему типовое советское жилье — все это было повседневной реальностью для города, чье население на пике развития достигало ста с лишним тысяч человек.
Впрочем, для большинства жителей Байконура, по крайней мере в 1960—1980-е годы, бытовые проблемы были лишь слегка раздражающим фоном той тяжелой, но наполненной романтикой покорения природы работы, которой они занимались.
В 1957-м же все только начиналось. Впереди были гагаринский старт и полет Валентины Терешковой, катастрофа маршала Неделина и смерть космонавтов Комарова, Добровольского, Пацаева и Волкова, триумф автоматических межпланетных станций и провал лунной программы, «Союз-Аполлон» и станция «Мир», советский шаттл «Буран» и его гибель под обрушившейся крышей монтажно-испытательного корпуса в 2002-м, расцвет города Ленинска в 1980-е и отчаянная борьба за жизнь города Байконура в 1990-е.
За прошедшие 60 лет на Байконуре успели построить свыше 20 стартовых сооружений, 34 технических комплекса с монтажно-испытательными корпусами, два аэродрома, собственную ТЭЦ, кислородно-азотный завод, 470 километров железных и 1280 километров автомобильных дорог, десятки и сотни объектов инфраструктуры. Этот космодром, несмотря на распад СССР, — по-прежнему крупнейший космический центр в мире.
Борис Черток так писал в мемуарах о своем посещении Байконура в 1957 году:
«Королев обладал редким даром: он умел предвидеть будущее лучше всех своих соратников. Вспоминаю, как на его газике мы неслись по казахской степи. Дороги нещадно пылили, и я не упустил случая поворчать, что мы забрались в эту полупустыню, хотя можно было выбрать полигон в значительно более комфортном месте. Сергей Павлович воскликнул: «Эх, Борис! Ты неисправимый заржавленный электрик! Смотри и любуйся, какие кругом безграничные просторы! Мы здесь великие дела делать будем! Поверь мне и не ворчи!» Его обычно озабоченное, иногда нарочито суровое лицо на сей раз выглядело по-юношески восторженным и одухотворенным».
«Королев обладал редким даром: он умел предвидеть будущее лучше всех своих соратников. Вспоминаю, как на его газике мы неслись по казахской степи. Дороги нещадно пылили, и я не упустил случая поворчать, что мы забрались в эту полупустыню, хотя можно было выбрать полигон в значительно более комфортном месте. Сергей Павлович воскликнул: «Эх, Борис! Ты неисправимый заржавленный электрик! Смотри и любуйся, какие кругом безграничные просторы! Мы здесь великие дела делать будем! Поверь мне и не ворчи!» Его обычно озабоченное, иногда нарочито суровое лицо на сей раз выглядело по-юношески восторженным и одухотворенным».
Сергей Павлович, как обычно, был прав.
«В первый год жизни на полигоне бетонка проходила по голой степи. Только слева, если ехать от станции Тюратам, пролегала такая же одинокая железнодорожная ветка, по которой ходили поезда, отвозившие утром офицеров на службу и вечером забиравшие их домой. Постепенно степь застраивалась. Уже через два года по дороге к МИКу (монтажно-испытательному корпусу) можно было шагать по пешеходным тротуарам, проложенным рядом с бетонкой. Жару чуть смягчали тени от тополей, высаженных вдоль дороги, и тонкие струйки орошения, спасавшие первые насаждения от неминуемой гибели.
«В первый год жизни на полигоне бетонка проходила по голой степи. Только слева, если ехать от станции Тюратам, пролегала такая же одинокая железнодорожная ветка, по которой ходили поезда, отвозившие утром офицеров на службу и вечером забиравшие их домой. Постепенно степь застраивалась. Уже через два года по дороге к МИКу (монтажно-испытательному корпусу) можно было шагать по пешеходным тротуарам, проложенным рядом с бетонкой. Жару чуть смягчали тени от тополей, высаженных вдоль дороги, и тонкие струйки орошения, спасавшие первые насаждения от неминуемой гибели.
А в начале 1990-х степи, той самой, нестерпимо жаркой и обжигающе холодной, пыльной и цветущей тюльпанами степи Казахстана уже просто не было видно. Любоваться можно было только многочисленными служебными зданиями, ведомственными коттеджами и далекой панорамой грандиозных корпусов, построенных по программам Н-1, „Энергия“ — „Буран“ и многим другим».
Источник:
Еще крутые истории!
- Дикая история вечно беременной спортсменки
- "Тащили мусор через весь зал": причины, по которым люди больше в ресторан ни ногой
- "Я ей предложила колбасу, а она скривила лицо": развод с избирательными попрошайками
- 15 ситуаций, в которых дети серьёзно начудили
- "Жаль потраченных на тебя денег, тварь!": девушки поделились самыми неудачными свиданиями
Новости партнёров
реклама
Ничего общего с казахами космодром Байконур не имеет. Они совершенно не причастны ни к его постройке, ни к его достижениям. Единственное, что их объединяет - это то, что после развала Советского Союза космодром оказался не территории Казахстана. И теперь уж конечно надо его перековеркать на казахский манер также как Актобэ - исходно Актюбинск, Орал - исходно Уральск, Алматы - исходно Алма-ата, бывший Верный, чтобы спустя много лет не возникало вопросов, почему названия русскоговорящие, какое отношение к этому всему имеют незалежные азиаты?