3396
10
В августе небольшой городок в Калужской области, на чью долю пришлись огромные испытания, отметит очередную годовщину освобождения от немцев. Две пожилые женщины решили поделиться воспоминаниями о лишениях и ужасах войны. От города не осталось ничего, но память вечна – будущие поколения должны знать, что такое война, чтобы подобное больше не повторилось, считают ветераны.
Древний и некогда живописный городок Жиздра в 1941 году попал под немецкую оккупацию. Населенный пункт освободили лишь в 1943 году. Отступающие нацисты планомерно уничтожали дома – каменные взрывали, деревянные жгли. Город был уничтожен полностью. Красноармейцам достались руины, отравленные колодцы, заминированные огороды и тротуары.
×
Ветерану милиции, майору в отставке Тамаре Ивановой было всего 9 месяцев, когда немцы заняли город. Однако она помнит не только послевоенные лишения, но в ее памяти живы страшные воспоминания родителей, соседей и знакомых.
До войны Жиздра была благоустроенным районным центром, рассказывает Тамара. В район входил Киров, Сукремль, Людиново. В Жиздре на момент прихода немцев жило 12 тысяч человек. Первыми в город вошли нацистские танки. Один из них проехал по центральной улице, обстреливая дома. Так погибли первые мирные жители города. Затем немцы начали занимать дома. А дома в городе были красивыми – двухэтажными, с резными наличниками. Ведь тут когда-то жили купцы.
В Жиздре было 5 церквей – их уничтожили все, вспоминает Тамара Иванова об отступлении немцев. В центре населенного пункта стоял красивейший собор, который взорвали. Деревянные дома немцы поджигали и ждали пока они не сгорят полностью. Кирпичные дома просто подрывали.
«Мой дед был партийным работником, а всех партийных и членов их семей при наступлении фашистов уводили из города. Мама впряглась в тачку, положила в неё меня 9-месячную, и мы «поехали» на её родину — на Орловщину.
«Мой дед был партийным работником, а всех партийных и членов их семей при наступлении фашистов уводили из города. Мама впряглась в тачку, положила в неё меня 9-месячную, и мы «поехали» на её родину — на Орловщину.
Мама часто вспоминала, как шла через минное поле. Её увидели люди, закричали: «Куда вы идёте, там мины!» Но она уже преодолела полпути и возвращаться не стала. Бог миловал, мы не подорвались», - рассказывает ветеран.
Однако и на Орловщину пришли немцы. Мама Тамары рассказывала, как всех жителей деревни построили и велели из строя выйти коммунистам. Но мужчин к тому времени уже практически не осталось – все были на фронте. Одна женщина по глупости ляпнула: «Да какие коммунисты! Разве что вон тот хромой!». Этот глупая шутка стоила хромому мужчине жизни – его тут же, у всех на глазах расстреляли.
«Я помню, как мы вернулись в разорённую Жиздру. От домов остались одни руины, только печные трубы торчали. Где жить? Люди стали копать землянки.
Наша была напротив школы. Приходилось спускаться под землю, внутри стояла печечка. Спали на полатях, почти на полу.
Помню День Победы! Весь город собрался около райкома. Люди выступали с речами, плакали, что-то кричали.
А потом государство разрешило брать ссуду, она была беспроцентная, и мы начали строить дом. Очень тяжёлое было время. Есть нечего — только то, что сам вырастишь, по полям гнилую картошку собирали и варили. Хлеб — по талонам. С ночи в очереди стояли, чтобы его получить. Если довесок давали — это такое счастье, можно было сразу съесть. Но беда всех очень сильно объединила», - вспоминает Тамара.
Однако и на Орловщину пришли немцы. Мама Тамары рассказывала, как всех жителей деревни построили и велели из строя выйти коммунистам. Но мужчин к тому времени уже практически не осталось – все были на фронте. Одна женщина по глупости ляпнула: «Да какие коммунисты! Разве что вон тот хромой!». Этот глупая шутка стоила хромому мужчине жизни – его тут же, у всех на глазах расстреляли.
«Я помню, как мы вернулись в разорённую Жиздру. От домов остались одни руины, только печные трубы торчали. Где жить? Люди стали копать землянки.
Наша была напротив школы. Приходилось спускаться под землю, внутри стояла печечка. Спали на полатях, почти на полу.
Помню День Победы! Весь город собрался около райкома. Люди выступали с речами, плакали, что-то кричали.
А потом государство разрешило брать ссуду, она была беспроцентная, и мы начали строить дом. Очень тяжёлое было время. Есть нечего — только то, что сам вырастишь, по полям гнилую картошку собирали и варили. Хлеб — по талонам. С ночи в очереди стояли, чтобы его получить. Если довесок давали — это такое счастье, можно было сразу съесть. Но беда всех очень сильно объединила», - вспоминает Тамара.
Другая жительница Жиздры Галина Правороцкая, которая тоже является ветераном УМВД, родилась во время войны. На ее долю пришлись страшные испытания – она побывала в концлагере.
«Отец ушёл на фронт, и мать с двумя детьми переехала к бабушке. Там я и родилась, на печке. Два года немец стоял в Жиздре. Мама говорила, самое ужасное, что незадолго до освобождения города нас угнали в Литву, в концлагерь в Алитусе. Моему старшему брату было 9 лет, он поранил ногу, хромал, ходил на костылях, среднему брату — 3 года, мне — 2. В концлагере нас держали целый год, пока не пришли наши войска», - вспоминает Галина.
«Отец ушёл на фронт, и мать с двумя детьми переехала к бабушке. Там я и родилась, на печке. Два года немец стоял в Жиздре. Мама говорила, самое ужасное, что незадолго до освобождения города нас угнали в Литву, в концлагерь в Алитусе. Моему старшему брату было 9 лет, он поранил ногу, хромал, ходил на костылях, среднему брату — 3 года, мне — 2. В концлагере нас держали целый год, пока не пришли наши войска», - вспоминает Галина.
Позже мама Галины призналась детям в ужасных мыслях, которые ее посещали во время пребывания в концлагере. Она не могла смотреть на голод и страдания детей и мысленно желала, чтобы хоть один из детей умер, тогда семье стало бы несколько легче прокормиться.
Старший брат Галины был инвалидом и поэтому немцы иногда позволяли ему выходить за пределы концлагеря. Там он ходил и побирался по хуторам. Кто-то давал еду, а кто-то и собаками травил, рассказывает Галина.
Старший брат Галины был инвалидом и поэтому немцы иногда позволяли ему выходить за пределы концлагеря. Там он ходил и побирался по хуторам. Кто-то давал еду, а кто-то и собаками травил, рассказывает Галина.
Котенок с простреленным ухом на пепелище города. Это одно из самых знаменитых военных фото Жиздры - «По дорогам войны. На пепелище…». Автор снимка М. Савин вспоминал: «В этом небольшом городе Жиздра после боев я никого не нашел в живых, кроме этой пораненной кошки».
В лагере каждое утро немцы отбирали рабочую силу для хуторов. Этих людей считали счастливцами - по возвращению в концлагерь они приносили с собой свеклу или брюкву. Кого-то в хуторах даже оставляли на постоянное жительство. Вот только мать Галины никто не брал – с тремя детьми в качестве рабочей силы она не годилась. Но немцы все же смягчились, видимо, из-за чувства скорого конца – началось наступление советских войск. Староста Лёниус вывез семью Галины к какой-то бабке, которая поселила их в сарае. В сарае были свиньи, и мать вместо того, чтобы думать о вкусных котлетах, которые получились бы из животных – всю ночь не смыкала глаз, боясь, что свиньи затопчут детей. Настолько ее психика после пережитого была «заточена» на ожидание чего-то ужасного.
«Страшнее всего было, когда немцы приказывали выстроиться только родителей с детьми. Они отбирали светленьких, голубоглазых ребят, чтобы брать у них кровь. У одной женщины выхватили дочку из рук, посадили в машину. Мать бежала за ней, пока не упала и не умерла…» - рассказывает о концлагере Галина.
«Страшнее всего было, когда немцы приказывали выстроиться только родителей с детьми. Они отбирали светленьких, голубоглазых ребят, чтобы брать у них кровь. У одной женщины выхватили дочку из рук, посадили в машину. Мать бежала за ней, пока не упала и не умерла…» - рассказывает о концлагере Галина.
Некоторые люди пытались бежать из лагеря, но их пристреливали и оставляли висеть на колючей проволоке.
Но все закончилось – семья пусть и не благополучно, но вернулась в Жиздру. Первое время было трудно – жить было негде, семье приходилось жить в каком-то подвале возле кладбища.
Но вскоре с фронта вернулся отец и семье выделили домик возле суда, точнее, комнату – в одной жили они, во второй врач.
Но все закончилось – семья пусть и не благополучно, но вернулась в Жиздру. Первое время было трудно – жить было негде, семье приходилось жить в каком-то подвале возле кладбища.
Но вскоре с фронта вернулся отец и семье выделили домик возле суда, точнее, комнату – в одной жили они, во второй врач.
«Помню, мы в очереди ждём, когда хлеб привезут, у взрослых под ногами проползаем, а они нас даже не ругают. Пока до дому дойдём, полбулки съедим. Не могу вспомнить, в чём я пошла в первый класс. Платье, наверное, из чего-то сшили. А вот ранцем стала санитарная сумка отца. Он с ней вернулся с вой¬ны. Только красный крест отпороли.
Старший брат пошёл в лес, нарезал палочек, настругал, перевязал ниточкой — это были мои счётные палочки… Была у нас небольшая начальная школа. Потом построили хорошее здание. Появилась общественная баня. Это было большим счастьем. Жизнь постепенно налаживалась» - вспоминает Галина Правороцкая.
Тамара Иванова и Галина Правороцкая хотят организовать движение «Дети войны». Ветеранов и тех, на чью долю пришлись испытания в юном возрасте становиться все меньше. Поэтому ветераны хотят рассказать всем, пока они живы, что пришлось пережить женщинам и детям. Мы многое знаем о героях, их подвигах, о боях. Но мужчины — это мужчины, они знали за что страдают и отдают жизни – им было легче. А ребенок, просящий еды и его мать, оставшаяся без кормильца, угнанная в плен, выжившая сама и сохранившая детей – не меньший герой, чем солдат…
Старший брат пошёл в лес, нарезал палочек, настругал, перевязал ниточкой — это были мои счётные палочки… Была у нас небольшая начальная школа. Потом построили хорошее здание. Появилась общественная баня. Это было большим счастьем. Жизнь постепенно налаживалась» - вспоминает Галина Правороцкая.
Тамара Иванова и Галина Правороцкая хотят организовать движение «Дети войны». Ветеранов и тех, на чью долю пришлись испытания в юном возрасте становиться все меньше. Поэтому ветераны хотят рассказать всем, пока они живы, что пришлось пережить женщинам и детям. Мы многое знаем о героях, их подвигах, о боях. Но мужчины — это мужчины, они знали за что страдают и отдают жизни – им было легче. А ребенок, просящий еды и его мать, оставшаяся без кормильца, угнанная в плен, выжившая сама и сохранившая детей – не меньший герой, чем солдат…
Источник:
Ссылки по теме:
- Чем оккупация отличается от освобождения
- Моя родная и выстраданная шеренга в июне 1945 года
- 55 лет любимой детской передаче из СССР
- Так ли был плох Т-35?
- Ветеран-фронтовик Семен Усачев вошёл в историю
Новости партнёров
реклама
> Первыми в город вошли нацистские танки...обстреливая дома. Так погибли первые мирные жители города
----
Я всё ещё помню как гражданские добровольцы Москвы и Ленинграда помогали нашей Армии работая в нашем тылу, возводили фортификационные сооружения, работали на производстве, на крышах дежурили во время ночных бомбёжек и тушили зажигательные бомбы, ухаживали медсёстрами за ранеными, планомерно уходили в тыл вместе с имуществом своей организации и в тылу трудились на Победу за свободу нашей Родины.
"Всё для фронта! Всё для Победы!"
Поэтому этот сопливый либеральный бабский бред читать не могу, этот шлак полностью оправдывает всех, кто добровольно пожелал остаться на оккупированных территориях и тем самым согласился работать на гитлеровцев. Это за исключением тех, кто целенаправленно оставался в тылу и создавал разведывательно-диверсионные и партизанские организации на захваченных территориях.
> В лагере каждое утро немцы отбирали рабочую силу для хуторов. Этих > людей считали счастливцами... Вот только мать Галины никто не
> брал – с тремя детьми в качестве рабочей силы она не годилась
-------
Согласен, с психологией военнопленных добровольно сдавшихся в плен, заключённый в концлагере ощущает себя счастливым работая на гитлеровцев и своими руками работая против собственной воюющей страны.
Шпала.