Состоялся разговор с психиатром Александром Шишловым накануне его отправки в колонию. Врач считает, что решение о переводе пациента домой было полностью обоснованным, а причиной трагедии стала невнимательность родственников Елинского. Он недоумевает, почему из трех членов комиссии обвинение предъявили «самому младшенькому», и приходит к выводу — «следователей не интересует справедливость, им главное отчитаться перед начальством».
— Вас приговорили к двум годам колонии, поскольку ваш бывший пациент Михаил Елинский совершил убийство. Причем это не первое преступление — в 2011 году он уже убил человека. Вы можете рассказать подробнее о нем и его заболевании?
— Служба в горячей точке могла стать причиной или катализатором психического заболевания?
Проявления психоза были довольно брутальными, сопровождались агрессией. Михаилу был поставлен диагноз, назначено лечение препаратами, он успел несколько раз полежать в психиатрических отделениях общего типа, потом возвращался домой. В 2011 году он самовольно прекратил принимать таблетки. Какое-то время эффект от стационарного лечения сохранялся, но потом психоз стал подступать. Два-три дня родственники наблюдали начальные симптомы…
— Какие?
Его задержали, он довольно много времени провел в СИЗО — не знаю уж, как его там лечили. Наконец, суд назначил Михаилу принудительное лечение, его направили в Волгоградскую психиатрическую больницу спецтипа с интенсивным наблюдением, сокращенно ПБСТИН.
— Что значит спецтипа?
Далее, есть стационар общего типа — им может быть любое психиатрическое отделение, просто за «принудительными» больными там чуть пристальнее надзор. И, наконец, амбулаторное лечение — когда человек живет дома, с родными. Но он обязан принимать препараты, соблюдать медицинские рекомендации и раз в месяц проходить обследование у психиатра.
Так вот, ПБСТИН, куда направили Михаила, считается самым «строгим» этапом лечения. Там дозы препаратов выше, схемы лечения интенсивнее. Но главное — они берут сроками. То есть пациентов в таких больницах априори держат дольше, чем в других медицинских учреждениях. За это время врачи пытаются купировать симптоматику — бред, обман восприятия, галлюцинации,— а затем постепенно ведут реабилитацию.
Спустя четыре с половиной года комиссия врачей-психиатров Волгоградской больницы приняла решение, что состояние Михаила улучшилось — и он может быть переведен в стационар спецтипа по месту жительства, в Астрахань.
— Неужели четырех с половиной лет достаточно? Все-таки он совершил убийство.
— Это был не первый ваш пациент, совершавший такое тяжелое преступление?
— Какое лечение он у вас получал?
— Скажите, а вы обсуждали совершенное им убийство? Что он об этом думал?
Надо понимать, что этот человек в принципе был мало информативен, независимо от темы беседы. Как говорится, себе на уме. При этом на бытовом уровне он был ведом, исполнял все, что требовалось.
Включался в трудовую деятельность, высказывал планы на будущее, довольно приемлемые. Думал он о чем-то своем, но это никоим образом не влияло на ровность настроения. Никаких бредовых идей, обмана восприятия, галлюцинаций. Так прошло полгода, мы собрали первую комиссию по вопросу перевода на амбулаторный курс лечения.
— Почему уже через полгода?
— Кто входит в состав такой комиссии?
— Члены комиссии равны или у кого-то есть право решающего голоса?
— Со стороны может показаться, что руководители присутствуют на подобных совещаниях только ради формальности. Вряд ли они знают пациентов так же хорошо, как лечащий врач.
А что касается замглавврача — там ответственность еще выше, поскольку его подпись априори значимее всех. На комиссии он, как и все, подробно изучает документацию, беседует с пациентом, проверяет его личность, планы на будущее. Также члены комиссии выясняют социальные вопросы — есть ли где жить, какие отношения с родственниками… Все серьезно.
— Родственники готовы были его принять?
— Какое решение приняла ваша комиссия?
— А какие у вас были еще варианты? Вы могли его оставить у себя?
Второй вариант — перевод в психиатрический стационар общего типа. Но для этого есть медицинские критерии, утвержденные нашим профильным институтом имени Сербского. Должны сохраняться бредовые идеи, обман восприятия, галлюцинации на фоне социальной опасности. И этого не было.
Значит, остается третий вариант — перевести на амбулаторное наблюдение с лечением психиатра по месту жительства. Так мы и поступили. Причем, согласно закону, заключение нашей комиссии — рекомендательное, а окончательное решение принимает суд. И суд утвердил перевод на амбулаторное лечение.
— Что оно собой представляет?
Пациента прикрепляют к психиатру поликлинического уровня, предупреждают участкового. Мы передаем в поликлинику все нужные медицинские документы, направляем свои рекомендации. По закону он обязан раз в месяц приходить к районному психиатру на освидетельствование.
— Это достаточная периодичность?
— Михаил ходил на эти встречи?
— И районный врач этого тоже не заметил?
— А почему такие пациенты бросают терапию? Они разве не понимают последствия?
Ситуация ухудшилась тем, что Михаил Елинский начал пить так называемый чифирь, сверхкрепкий чай.
— Для чего?
— Этот эпизод на улице был заснят случайным свидетелем.
Через несколько дней к нам в больницу пришел следователь из СКР и запросил имена членов врачебной комиссии, принявших решение о переводе Михаила Елинского. Мы все тогда удивились, конечно, но сердце ни у кого не екнуло. Более того, через несколько дней к нам пришла мать Михаила, она честно призналась: «Это моя вина, недосмотрела». Получилась точно та же история, что и в первый раз. Два-три дня развивались начальные симптомы психоза, мать их видела, но забегалась по своим делам. Хотя прекрасно знала, что надо срочно звонить в поликлинику. И это главный фактор случившейся трагедии.
Проходит месяц. Нас троих вызывают в СКР и вручают постановление, что мы теперь являемся подозреваемыми по статье 293 Уголовного кодекса, часть вторая — «Халатность, повлекшая по неосторожности смерть человека».
— Как вы с коллегами на это отреагировали?
Но колеса закрутились — следователи стали вызывать нас на допросы, очные ставки, забрали документацию отделения, запросили две посмертные экспертизы в Институте Сербского. Там пришли к выводу, что мы действовали совершенно правильно.
Казалось бы, вопросов больше нет, закрывайте дело. Но теперь я лучше понимаю, как у нас в стране все устроено: если Следственный комитет почувствовал запах крови, им нужно любой ценой хоть кого-то наказать.
Обвинительное заключение готовилось очень долго. Как я понимаю, следствие столкнулось с важной проблемой: халатность очень трудно «разделить» на троих, должно быть конкретное ответственное лицо. Иначе получается какой-то трехглавый халатный дракон. В конце концов в СКР переквалифицировали обвинение, выбрали статьи 285 и 292 УК РФ — превышение полномочий и служебный подлог. И по старой русской традиции виноватым решили назначить самого младшенького. Мои старшие коллеги из подозреваемых сразу стали свидетелями. Вот так странно получается: три члена комиссии поставили подпись, а потом обвинение предъявили только мне.
— Как следствие это объяснило?
— Следствие длилось почти год, и все это время вы с ними продолжали работать в одной больнице. Вы пытались обсудить ситуацию?
— Как дальше развивались события?
— Как проходил суд?
А так в закрытом режиме все прошло тихо, суд разбираться в деле не стал. Не секрет, что в нашей стране адвокат и прокурор находятся в чудовищно неравных условиях. Понятно, с кем судья чай пьет, уж точно не с адвокатом. Вот и в моем случае: прокурор запросил два года колонии, суд ровно столько и назначил. Обычно все-таки дают чуть меньше запрошенного, но мне не повезло.
— Что вы почувствовали, услышав приговор?
Я надеялся, что при апелляции удастся найти правду или хотя бы смягчить приговор. И поначалу судья Астраханского областного суда отменила это решение, более того, вынесла суду первой инстанции частное определение с указанием на допущенные при разбирательстве ошибки. Потом она как бы рассмотрела мое дело заново и вынесла тот же самый приговор, два года колонии и два года запрета на работу по профессии. Почему так получилось — я не знаю. Может, существует круговая порука правовых органов на уровне Астрахани?..
— Что вы собираетесь делать дальше?
А прямо сейчас я готовлюсь к отбытию в колонию. Руки я, разумеется, не опускаю. Вот только совершенно непонятно будущее после освобождения. Потому что я профессию по душе выбирал, а тут разрушена вся моя профессиональная жизнь. Это вызывает размышления очень неприятные, честно скажу.
— Вас поддерживают близкие, коллеги?
Вообще меня до сих пор поражает, что следователи, решающие судьбу врачей, зачастую даже не понимают медицинских терминов.
Вот пример из моего дела. При шизофрении у пациентов наблюдается эмоционально-волевой дефект — снижение побуждений, апатия, малообщительность. Михаил тоже был таким, я все фиксировал в дневниках. Следствие уцепилось за это и представило, что «доминирование черт эмоционально-волевого дефекта» — это показатель отсутствия стабильного состояния. Мол, нельзя было такого пациента переводить из больницы. Но это совершенно не так! Эмоционально-волевой дефект — обычное дело при шизофрении. Главное — отсутствие острой симптоматики, то есть бреда, галлюцинаций и агрессии. Но следователи даже не стали слушать объяснения специалистов, и в обвинительном заключении сохранилась их некомпетентная, искаженная трактовка. О справедливости уже никто не говорит, следствию главное довести дело до конца и отчитаться перед начальством. А то, что из-за них разрушается судьба личная и профессиональная, это следствие не интересует.
— Все-таки это дело было заведено после убийства маленькой девочки. Как вы считаете, его можно было предотвратить?
— Закон предусматривает какое-то наказание за нежелание сообщить врачу о симптомах?
— Хорошо, но тогда, может быть, необходимы какие-то изменения в законодательстве? Чтобы надзор за такими пациентами был строже?
Другая позиция такая же однозначная — надо держать пациентов в больницах пожизненно на принудительном лечении. Ну, ребят, это тоже несправедливо. Даже в советское время не было такого. Да, пожизненное содержание может назначаться для пожилых людей, которые уже психически развалились, не контролируют себя и представляют для родственников бытовую опасность. Но и это должно быть пожизненным уходом, а не наказанием.
Нужна золотая середина для каждого конкретного случая, каждого пациента. И опытные, компетентные психиатры решают в индивидуальном порядке каждый случай перевода на амбулаторное лечение. Конечно, проблем все равно много. Тот же дефицит кадров, о котором я упоминал. Да, врачи амбулаторного звена могли бы встречаться с пациентами не раз в месяц, а чаще. Но ведь нас, психиатров, очень мало, а с такими уголовными делами через пару лет будет еще меньше.
Источник:
- В центре города Саратова обнаружен труп офицера Росгвардии
- Классика жанра: россиянин получил платежку ЖКУ на давно умершего деда
- Старые фотографии из психиатрических учреждений
- В Питере - пить: в стоматологии отмечали юбилей сотрудника, весело забив на пациентов
- Долго лечат: житель Новосибирска напал на врача и проломил им стену
Караемая или всё же КАРАТЕЛЬНАЯ???
-то есть своих пациентов он уродами не считает?И замечу-врач говорит в интервью-"ментов",это показатель.
И как видно из интервью,психиатр относится к своим "бнутым подопечным как собачник к собакам.Его подопечных надо,бл"ть,понять,относиться с пониманием и не травмировать.То есть это социум должен приспосабливаться к "банутым",а не наоборот...
По мне-так после первой ходки он не должен был вообще никогда выходить из дурки.