«Мое тело кричало: так больно, с меня хватит». Паралимпийская чемпионка добровольно ушла из жизни

Сначала – важнейший экскурс.

Эвтаназию применяли в древности, нацисты назвали так программу умерщвления
Эвтаназия – преднамеренное прекращение жизни смертельно больного пациента с целью облегчить его страдания. С греческого – «хорошая смерть».

Еще в Древних Греции и Риме целители использовали яды, чтобы ускорить смерть безнадежно больных. Широко применялся болиголов – при больших дозах растение вызывает затруднение дыхания и слабость, перетекающую в паралич. Философы поддерживали идею облегчать страдания смертельно больных – Платон, Сенека и Сократ считали это гуманным. Однако главный древнегреческий целитель Гиппократ был против: «Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла», – гласит клятва Гиппократа.

У греков, а позже и у римлян не было особого слова для такой помощи пациенту. Термин «эвтаназия» в XVI веке ввел в медицинскую среду английский философ Фрэнсис Бэкон – для обозначения «легкой смерти».

До начала XX века тема эвтаназии была одной из острейших в медицине. Религиозные деятели выступали против, по сути, убийства и отмечали, что неестественная смерть противоречит закону Божьему. С развитием фармацевтики медики все больше проникались идей избавления от предсмертных мучений. Например, Зигмунд Фрейд, страдавший от рака горла последние 16 лет жизни, умер от передозировки морфия – сам попросил о смертельной дозе.

Фрейд умер в сентябре 1939 года; спустя две недели произошло событие, никак не относящееся к знаменитому психологу, но тесно связанное с эвтаназией. 9 октября 1939 года на заседании национал-социалистов Третьего рейха приняли основные аспекты «Т-4».

«Т-4» – нацистская программа по стерилизации, а в дальнейшем и умерщвлению людей с психическими расстройствами, умственно отсталых и наследственно отягощенных больных. В 1920-е большую популярность набрала евгеника – учение о наследственном здоровье человека. Оно также рассматривало методы улучшения генофонда, по сути – это человеческая селекция.

Так как большинство психических расстройств – наследственные, то нацисты избавлялись в первую очередь от больных психиатрических лечебниц. Программа началась с принудительной стерилизации «неугодных лиц». Кстати, для 20-30-х это было почти обычной практикой: программы по стерилизации действовали в США – там процедуре подверглись почти 60 тысяч человек, в Швеции – более 63 тысяч, подобные программы существовали в Канаде, Норвегии, Финляндии, Франции, Японии, Дании.

Немцы решили, что умерщвление – более действенный способ. Процедуру они называли «эвтаназия». Поэтому долгое время после войны к термину относились негативно, а сейчас во всех источниках, связанной с деятельностью нацистов, эвтаназия упоминается только в кавычках. Сначала под видом эвтаназии убивали лишь детей до трех лет, родившихся с серьезными отклонениями. Потом – психически больных с наследственными заболеваниями или не способных к физическому труду, а также инвалидов, болеющих дольше 5 лет. Психически больных подвергали «эвтаназии» в газовых камерах еще до лагерей смерти.
То, что сейчас кажется серьезной моральной проблемой – сострадание врача пациенту – нацисты тоже использовали: персонал больниц косвенно участвовал в умерщвлении, моря пациентов голодом. В 1941 году Гитлер официально закрыл программу «эвтаназии» под давлением общественности – число жертв превысило 70 тысяч (именно такую цифру и обозначило заседание в 39-м), но убийства больных продолжились и завершились только после войны.

Когда в конце 40-х в США несколько раз поднимали тему легализации эвтаназии, церковь к аргументам о святости любой жизни прибавляла вопрос: готовы ли американцы продолжать дело Гитлера?

Эвтаназия разрешена в Голландии, Канаде и Швейцарии, а в Бельгии – даже для детей
Сейчас эвтаназия полностью очистилась от негативного смысла, который термин носил после Второй мировой. В XXI веке несколько стран разрешили активную эвтаназию на законодательном уровне.

Активная эвтаназия – это введение умирающему препаратов, ускоряющих наступление смерти, пассивная – намеренное прекращение поддерживающей терапии.

Первой страной, где власти разрешили активную эвтаназию, стала Голландия в 2002-м. В Бельгии в том же году ввели аналогичный закон, а в 2014-м разрешили эвтаназию смертельно больных детей (впервые применили в 2016-м на 17-летнем подростке на последней стадии неизлечимой болезни).

Эвтаназия разрешена в Канаде, Колумбии и Люксембурге, помощь в самоубийстве – в Швейцарии, Германии, Голландии и нескольких штатах США.

В России можно отказаться от лечения, а вот активная эвтаназия запрещена статьей 45 закона «Об основах охраны здоровья граждан в РФ». Согласно УК, эвтаназия приравнивается к убийству.

В странах, где процедура разрешена, установлены особые правила: пациент должен быть смертельно болен – это подтверждают несколько врачей, нет альтернативного лечения, уменьшившего бы страдания пациента, решение об эвтаназии принято добровольно и в здравом уме, больной в любой момент может отказаться.

Главная проблема эвтаназии – безусловно, морально-этический вопрос. Те, кто выступают за легализацию, отмечают: человеческая жизнь теряет ценность, когда в ней остаются только страдания. К тому же каждый имеет право распоряжаться собственной жизнью и вместо мучений выбирать достойный уход.

Против выступают все религии мира, так как жизнь – это высшее благо, человек не может уходить из нее по своему желанию. Но не только религиозные деятели против, даже среди медиков мнения расходятся: некоторые полагают, что эвтаназия может негативно сказаться на развитии медицины – необходимость в новых лекарствах и методах лечения отчасти снизится.

Марике Вервурт решилась на эвтаназию еще в 2008-м; после этого взяла 4 медали Паралимпиад
Бельгийская параатлетка Марике Вервурт оформила документы на эвтаназию в 2008 году, когда ей было 29. Еще в подростковом возрасте у нее начались проблемы со здоровьем: в 2000-м врачи поставили диагноз тетраплегия – прогрессирующее заболевание, ведущее к параличу всех конечностей. Причина – редкий порок шейных позвонков. К 2008 году состояние ухудшилось – Марике, которая до этого вела активный образ жизни, занималась триатлоном и дайвингом, оказалась в инвалидном кресле – отказали ноги. На протяжении всей болезни она мучилась от сильных болей, причину которых так и не установили.

Вервурт занималась баскетболом на колясках и паратриатлоном, а когда состояние стало хуже, переключилась на спринт. В Лондоне-2012 Марике завоевала золото на 400 м и серебро на 100-метровке, в Рио-2016 – серебро и бронзу на тех же дистанциях. Причем Паралимпиаду в Бразилии она чуть не пропустила: в 2013-м на тренировке упала и сильно повредила плечо – врач сказал, что она не вернется в спорт. После медалей на Играх Марике отдельно благодарила врача, из-за слов которого ее мотивация только выросла.

Еще до начала Паралимпиады-2016 Марике объявила, что подписала согласие на эвтаназию.

«Мне по-настоящему страшно, но эти документы дарят мне душевное спокойствие. Если бы у меня их не было – думаю, я бы уже покончила с собой. Мне кажется, самоубийств станет меньше, если в каждой стране разрешат эвтаназию. Надеюсь, все понимают, что это не убийство – наоборот, это заставляет людей жить дольше. Если бы не было этого согласия, я бы не поехала на Игры. Я была подавлена и думала о том, как убить себя».

Паралимпиада в Бразилии стала ее последним соревнованием. Прощание со спортом получилось очень трогательным: «Другие заканчивают со спортом, потому что просто не хотят больше им заниматься. Мой мозг говорит: да, продолжай, ты можешь. Но я должна уйти, потому что тело кричит: остановись, ты сломаешь меня».

После Паралимпиады-2016 в Рио бельгийка призналась, что больше не в состоянии тренироваться – обезболивающие давали все меньше эффекта.

У нее развилась эпилепсия: Вервурт провела четыре месяца в больнице после того, как во время одного из приступов разлила себе на ноги кастрюлю кипятка. Начались проблемы со сном – порой Марике спала всего по 10 минут за ночь. Позднее паралич спрогрессировал и развился до груди, затронул руки. По словам спортсменки, она чувствовала себя на 90 лет.

«Я больше не хочу страдать. Все это слишком трудно для меня. Я все больше и больше впадаю в депрессию. Я никогда не испытывала таких чувств. Я много плачу. Даже зрение подводит меня. Окулист сказал, что один глаз видит на 2 из 10, второй – всего на 1 из 10. Он сказал, что ничего не может сделать, потому что проблема в мозге. А потом невролог оставался со мной на ночь, потому что у меня был один спазм за другим. Она сказала, что это не эпилептический припадок, просто мое тело кричало: «Мне так больно. С меня хватит», – рассказывала Вервурт два года назад.

В последние несколько лет медсестры навещали Марике по 4 раза в день, еще ей помогала лабрадор по кличке Зенн. Вервурт рассказывала, что собака очень выручала ее и психологически, и в быту – и даже предсказывала приступы эпилепсии: «Перед приступом она кладет мне голову на колени. Она будто говорит: «Марике, тебе нужно прилечь. Иди в безопасное место, потому что с тобой что-то случится. Я не знаю, как она это чувствует».

Маркие заранее написала прощальные письма родственникам и друзьям. Попросила после ее смерти выпустить белых бабочек из красной коробки в качестве символа ее ухода из жизни и конца страданий. Вервурт – атеистка, отказалась от обрядов, велев развеять прах рядом с ее любимым местом на Земле – на канарском острове Лансароте.

Последние годы Вервурт провела с друзьями и родными. Эвтаназия стала для нее гарантией того, что уход из жизни будет спокойным. Она не раз говорила, что согласие на процедуру только придает ей уверенности, и она не загадывает вперед. Как внезапно у здорового человека может случиться сердечный приступ, так же внезапно она поймет, когда настанет время уходить.

«С эвтаназией ты уверен, что смерть будет спокойной и красивой, что ты сделаешь это в окружении дорогих тебе людей. Это дает ощущение покоя. Я больше не боюсь смерти. Я рассматриваю это как операцию, где просто засну и больше не проснусь. Не хочу умирать в страданиях. Когда станет невыносимо, моя жизнь будет в моих же руках.

Все видят меня радостной, выигрывающей медали, сильной, но есть и обратная сторона. Поэтому каждый параатлет – для меня чемпион».