Брошенный танковый батальон разбил немцев почти без потерь в тяжелейшем 1941 г

Потьехов не договорил. Он быстро осмотрел свои ракетницы и вновь сунул их за пояс.
- Ну, надо идти, а то прозеваю. После водки настроение у них боевое.
Я остаюсь на чердаке, вижу, что правее села в наш тыл идут по тракторной дороге две колонны вражеских автомашин. Снизу доносится голос Потьехова:
- Ну вот и дождались!
«Да, этот капитан умеет заставить людей выполнять приказ», - решил я. До сих пор в селе не заметно было никакого движения – все притаились.
Потьехов разговаривал внизу с начальником штаба, пробирал его за то, что тот еще не установил связь с отступившими соседями и до сих пор не знает, заняли они или нет новые рубежи обороны. Кажется, он больше беспокоится за своих соседей, которые бросили его тут одного, чем за себя, оставшегося со своим батальоном без связи и поддержки.
«Возможно, действительно, о нем забыли», - думал я. Сквозь дырку в соломенной крыше уже невооруженным глазом были видны гитлеровцы, двигавшиеся со стороны леса по свекловичному полю, направляясь прямо на нашу улицу. Впереди немцы шли неорганизованной толпой, беспорядочно стреляя из автоматов и крича, а позади – расплывшимися колоннами вперемешку с гусеничными траспортерами, волочившими за собой пушки.
Потьехов был уже за башней своего танка, стоявшего у стены того же сарая, с чердака которого я наблюдал. Я слышал, как он говорил довольным голосом:
- Вот что значит русская водка! Окажись сейчас на их пути море, вброд полезут. – А потом накинулся на кого-то, вероятно, на башнера, спросившего, не пора ли открыть огонь: - Испортить все хотите?!
Я слез с чердака и подошел к танку, возле него чувствуешь себя в такой момент как-то лучше. Потьехов выглядывал из-за веток, маскировавших башню. Видимо, впереди ему что-то мешало смотреть, он наклонялся то в одну сторону, то в другую, вытягивался, задирал голову, и лицо его становилось при этом все более и более сердитым.
- Видите? – спросил он и стал возмущаться немецким генералом, который сидит там на станции и командует.
Я уже различал пьяные лица гитлеровцев, которые валили на нас толпой по свекловичному полю. Мне казалось, что они уже видят нас, и у меня похолодело на душе, а Потьехов все возмущался немецким генералом и немецкой тактикой, требовал, чтобы я ответил ему, в чем же заключается хваленое немецкое военное искусство, как будто сейчас его только это и интересовало.
До наступающих оставалось не больше ста метров, когда капитан, наконец, подал сигнал «огонь», и по всей окраине села ударили наши танковые пулеметы и пушки.
В толпе, бегущей по свекловичному полю, сразу образовались целые прогалины, а на поле появилось множество кочек. Толпа таяла, но она была большая и продолжала идти прямо на нас, стреляя и крича.
- В пьяном угаре не понимают, что случилось, по инерции идут еще, но не дойдут, - вслух рассуждал капитан. – Смотрите! – воскликнул он, - машины уже повернули. И знаете что, - продолжал Потьехов, выпустив красную ракету, - ведь это всегда так: сначала повернут машины, за ними рядом идущая пехота, потом середина толпы, а солдаты, идущие впереди, так и не успеют повернуть.
Все произошло так, как капитан говорил. Когда его танки пошли в контратаку, все вражеские машины уже неслись обратно в лес и за ними бежали только те солдаты, которых мы видели минуту назад идущими в колоннах позади орущей толпы. А из этой толпы, успевшей подкатиться к самому селу, уцелело очень немного солдат. Солдаты эти метались по садам, и мои сразу осмелевшие ремонтники, выскочив из сарая, бегали за ними и стреляли на ходу.
- Ну, спешите, пока в небе опять не появилась авиация, - сказал мне капитан и, сам куда-то заторопившись, пожал мне на прощание руку.
Выводя из садов свои уцелевшие летучки, я все думал: почему соседи ушли, бросив свои позиции, а вот один батальон, по существу оставленный на произвол судьбы, отбил атаку противника, почти не понеся при этом потерь? Да, все дело, видно, в людях, в командирах, в умении.