Планктонные войны



Некоторое время тому, открыл я небольшой кабинет по лечению зависимостей. Кабинет это делит первый этаж бывшей заводской полуклиники с филиалом
московской фирмы, снабжающей поселян волшебными кормовыми добавками. Охотимся мы в разных лесах, делить вроде нечего, так бы и жили душа в душу,
если б не их новый директор-мудак.
Все-то ему суке надо, везде сует свой нос. Какая бы хуйня не случилась – ткнет ли в очереди один пациент другого напильником в живот, отожмут ли
выздоравливающие мобильник у охранника, подерется ли в коридоре пара, пришедшая на курс семейной психотерапии, всегда он тут как тут со своими
нахуй никому не нужными комментариями и замечаниями. Суть этих замечаний всегда одна – съехали б вы ребята из приличного места, не пугали б наших
клиентов и сотрудниц.
Сначала он озвучил эту идею моему фельдшеру Борису. Тот выслушал внимательно все аргументы и факты, а потом глубоко глядя директору в глаза
поинтересовался, а где, собстно тот, сука, был, когда он, Борис загибался под Гудермесом. Инцидент вроде как бы исчерпался, но директор оказался
настырный, и, когда немного поправился, стал доебывать уже меня, как непосредственно владельца и арендатора. Я сначала вежливо пытался объяснить
ему, что мы-то тут на месте, а вот их филиал, вместе с добавками, от которых к курице одному и подойти страшно, давно пора гнать поближе к
Чернобылю, но потом нервы мои сдали и директор тупо был послан нахуй.

Короче, вспыхнула войнушка, в который враг сразу допустил стратегичский просчет, недооценив , важность агентурной работы. Жили мы по соседству
задолго до него, и большая часть женщин, работающих под началом этого мудозвона, лечила своих мужей у нас. От них-то мы и узнали, что дело
серьезнее, чем кажется. Все эти разговоры о сотрудницах и клиентах не более чем ширма для агрессии, а на самом деле гад взалкал наших квадратов.
Захватчик отнесся к делу серьезно, и , откушав для агрессии своих добавок, поклялся на большом офисном степлере выжить нас вместе с контингентом,
заграбастав наше жизненное пространство,а потом поработить мир и заполнив его своими стероидами и стимуляторами роста. Первой мыслью было привлечь
к решению проблемы кого нибудь из пациентов поздоровее, но представился случай разрешить все цивилизованно.
Внезапно напор на наши ряды ослаб. От агентуры мы узнали, что директору сейчас не до нас – мечется бедняга , как папа по комнате в известной
присказке, предчувствуя проверку из Москвы- он очевидно и там всех достал. Ждали некоего мужика, который внезапно нагрянув, должен был бы на месте
решить, дать ли директору пироженку или пинка по яйцам. Естественно, последний вариант и нас и коллектив устраивал бы больше. Ревизор ожидался
въедливый и противный .

Придя как то утром на работку , я заметил во дворе джип с московскими номерами из которого вылез вальяжный, ухоженный мужик под шестьдесят с
гламурного вида пелоткой, чуть за 20 – типичный босс с секретаршей-рефферентом на выезде. Восьмое чувство плюс оглушительный запах парфюма от
пелотки подсказали мне, что мужик- это как раз тот, кого все ждут, а причудливая архитектура бывшей полуклиники дала несколько секунд для
выработки аццкого плана. Когда пара как следует уже помыкалась в поисках входа, на помощь им появился фельдшер Борис, снявший для такого случая
халат и бейджик.
-Здравствуйте, здравствуйте, мы вас заждались, как доехали, как себя чувствуете? – Борис увлек подрастерявшуюся пару в наш кабинет. В кабинете их
уже встретил я , весь такой в белом, со стетоскопом, на фоне бронзового Фрейда и плаката «печень алкоголика». Горячо поздравив деда с принятым им
решением навсегда избавиться от пагубной страсти, я мягко обеспокоился его внешним видом и поинтересовался, не рановато ли он приехал по ужасным
сельским дрогам, после такого длительного запоя. Москвич тоже наверное плотно сидел на своем продукте - сделался весь какой то бардовый,
агрессивный и тонким голоском поинтересовался, а что собстно происходит.
Я (сделав вид, что смутился и глядя в пустую бумажку)
-Иванов Иван Иванович?

Про сериалы



В последнее время для борьбы с депрессией начал смотреть российские телесериалы. Не в том смысле, что я окончательно превратился в сорокалетнюю
домохозяйку, рыдающую над несчастьями плейбоя Петрова, а в том смысле, что вот включаешь ты "Клан Сопрано" и впадаешь в ступор. "Господи, какая
четкая, ясная, выверенная структура! Какая прогрессия конфликтов! Что за живые, метко схваченные характеры! А язык! Песня, а не язык! Мне так
никогда в жизни не написать!" И начинаешь, натурально, плакать. Затем переключаешься на премьерных "Цыганок" и слезы как–то сами собой высыхают.
"Господи, а я, оказывается, не самая большая бездарность в этой стране, есть и покруче. Да что там "есть", они не просто "есть", они пишут часовые
драмы, идущие по центральному телевидению в прайм–тайм! Невероятно, господи! У меня блестящее будущее в этой индустрии идиотов!"

Ну, или не идиотов, а тонких интеллигентных людей с прекрасной эрудицией и богатым внутренним миром, которые, однако, не знают Страшный
Буржуинский Секрет, самую их главную телевизионную тайну (про которую, кстати, умолчали и в сценарной мастерской, которую я посещал). "Каждая
сцена — законченный драматический бит с конфликтом, в котором участвуют протагонист и антагонист с ясной мотивацией". Это, повторюсь, простейшее
правило, азы азбуки сценариста, встречающиеся в каждой американской книжки про писание телесериалов. Человеческая жизнь состоит из конфликтов,
смотреть на дружную семью вам надоест через пять минут, но заставьте ее членов ругаться между собой — и ваши зрители будут обсуждать 954–ую серию
на лавочках у подъезда.

Первоклассные западные шоу, типа тех же "Сопрано", на 90% состоят из конфликтных сцен, их герои даже поссать сходить не могут, чтобы не
столкнуться с враждебностью, предательством, давлением и клеветой.

Прекрасный пример из "Сопрано" — сцена встречи престарелого дяди Джуниора с его подругой юности. Это классическая сцена–вводка нового персонажа,
когда нам сообщают информацию и представляют новое действующее лицо через диалог "А вот помнишь, дорогая, 20 лет назад мы…" Здесь нет места
конфликту, оба персонажи рады видеть друг друга и их общение тонет в патоке ностальгии. Дрянной сценарист так бы и оставил этот диалог — старики
неумело кокетничают друг с другом, заскучавший зритель чешет яйца и идет за пивом. Но сценарная команда "Сопрано" поместила сцену встречи в
госпиталь — и Джуниор, и его подруга сидят в инвалидных колясках, согласно правилам госпиталя. Джуниор, увидев свою бывшую любовь, не хочет
показаться перед ней беспомощным стариком (мотивация!) и встает со своей коляски, начиная речь–вводку информации. Медсестра его прерывает: "Сядьте
обратно, вставать запрещено правилами!" (медсестра выполняет свой служебный долг — мотивация!), Джуниор ее грубо обрывает, и в сцене милого
щебетания стариков возникает фоновый конфликт. Кончается все появлением здоровенного негра–медбрата, который, оборвав стариковскую беседу,
заставляет Джуниора забраться обратно в коляску — таким образом, появившийся в начале сцены конфликт логично развивается (отбритая грубостью
Джуниора медсестра уходит за подмогой), достигает кульминации (Джуниор и негр играют в гляделки, кто кого пересмотрит — старый мафиози или молодой
здоровяк?) и благополучно разрешается (мафиози решает не рисковать, признавая свое поражение и возвращаясь в коляску). Все это, повторюсь, на фоне
беседы–вводки нового персонажа, которая из скучной выдачи фактов (знакомы, любили, теплые чувства, все дела) превращается в захватывающее зрелище.
Как говорит Дмитрий Евгеньевич, "так работают Мастера".

Про цемент



Цемента нет. И лыбится еще. Не цемент, конечно – снабженец наш главный у меня в кабинете. Улыбается, а сам на малахитовое пресс-папье поглядывает.
Знает, сука, про его летательные свойства.
- И куда ты его, урод, дел? – вежливо спрашиваю, - два вагона вчера получили.
- Так продал. Нам за него одни лохи тройную цену дали, - отвечает и шире лыбится, - уже и деньги пришли.
Ага, думаю, точно лохи. Они с цементом лохи, а мы без цемента самые что ни наесть фартовые, бизнесмен, хуев.
- И чего мы без цемента делать будем? Яйца твои в бетон добавлять, если, так их на много не хватит. Очередь на "Соде" на два месяца вперед
расписана, паразит, знаешь же, что больше взять негде, - сам говорю, а руку на пресс-папье положил. Тяжесть в руке успокаивает, и вежливости
придает – в книжке когда-то вычитал.

- Так у Вас там друзья, съездите, попросите и вся недолга, я уж и "висков" с закуской купил, - на сумку с него самого размером показал пальчиком и
бочком из кабинета выскользнул, чтоб до греха не довести.
Сумку-то я сразу заметил, чего, думаю, он ее приволок – подарков от него вовек не дождешься, не любит он меня, несмотря на мою доброту и вежливость.
Хрен с ним, со снабженцем. Ехать надо, а я как назло водителя своего в деревню отпустил, придется завгару звонить. Звоню:
- И какого хуя, беспокоишь рабочего человека утром, буржуй, бля - это у нашего Олега приветствие такое, он тоже вежливый, особливо с начальством.
Вообще он механик классный, от бога скажем механик, технику простым наложением рук чинить может – постоит рядом, пошепчет чего, руку приложит,
глядишь и заработало. Кукушка вот только у него съезжает частенько – так это афганская контузия виновата, а не он.
- И тебе здравствуй, Олежек, - говорю, - машинки не найдется в Стерлитамак съездить?
- Ага, щазз, машину тебе гаду, а кто в меня вчера малахитом кидался, когда я денег на запчасти просил, а? Счета-то подписал хоть, сволочь?
- Да оплатили уже счета. Ты же меня знаешь, я добрый – промазал ведь. Дай машину, пожалуйста, очень надо, - заныл я и тут же соврал, - я больше не
буду.
- Не будет он, знаем мы тебя, подлого. Нет у меня машин. Могу на своей отвезти. Хочешь? – смилостивился Олег и грязно выругался.
- Вези, христопродавец. Не убьешь чай дорогой-то, - с некоторым сомнением разрешил я, - через полчаса жду.
И задумался. Свою 24 Волгу Олег подобрал в московском таксопарке после списания и многолетней эксплуатации. Я подозреваю, что ему изрядно
заплатили, чтоб он ее забрал. Руки-то золотые, через месяц волжанка бегала "под двести" легко и непринужденно. Олег ее из Москвы в Уфу за
семнадцать часов догнал.
Ездила Волга замечательно, только сквозь большие и нередкие дыры в полу была видна дорога, из дверей открывалась только "водительская" (остальные
заварены), а вместо заднего сиденья Олег набросал соломы и постелил коврик с нарисованной голой теткой.
Но ехать-то надо.
Поехали. И приехали. Запарковались на стоянке перед проходной "Соды". Я через водительскую дверь кое-как выбрался и спрашиваю:
- Когда ж ты дверь-то починишь, скотина, неудобно же.
- А на фига ее чинить, если кроме тебя, идиота, со мной не ездит никто.
Пока мы препирались, рядом, блистая лаком и остальным, остановилась новенькая BMW, перекрыв нам выезд. Из нее выбрался очень прилично одетый
молодой человек. Окинул презрительным взглядом наше транспортное средство и захлопнул дверь своей машины. Пи-и-ик, сказа его сигнализация и
"заблокировала" машину.
- Ой блядь, - вырвалось у модно одетого, - я же ключи там оставил.
- Чего, братан, беда? – участливо поинтересовался Олег, рассматривая чудо немецкого автопрома, - не блажи поможем.
- И как ты мне поможешь? Сигнализацию в самой Москве ставили - пять лет гарантии от взлома. Даже в Уфе по ним специалистов нет. А запасные ключи у
меня дома остались.