Войны - горячие посты - стр. 164

Давно собираю изображения. Для удобства разделил их на "Красота" и "Смешные". Сегодня представляю Вам набор из раздела "Красота- люди". В следующий раз будет из "Смешного" =)

Доброго просмотра, надеюсь, что понравившиеся рисунки/картинки/фотографии вы будете беречь, как свои.

С уважением.

Несмотря на то, что многие из нас считают, будто мы живем в цивилизованном обществе, по всей нашей планете продолжаются войны. Люди готовы убивать друг друга ради того, ради захвата природных ресурсах. Поэтому потребность в солдатах всегда есть, а значит - войны кончатся не скоро.

Линия Мажино - система французских укреплений, на границе с Германией от Бельфора до Лонгийона. Место, о котором сегодня будет рассказ, было намечено самым первым в списке планируемых для посещения объектов. проехав 250 километров по Эльзасу и Лотарингии и добравшись до нужного нам леса, мы паркуем автомобиль на полянке, рядом с трассой, одеваем резиновые сапоги и отправляемся к намеченной точке...

Первая мировая война оставила неизгладимый след в истории, как одна из из самых богатейших на изобретений войн. В данной подборке я хочу вам показать 5 довольно интересных вещей, которые были изобретены в те годы. Наверняка у вас есть чем дополнить этот пост.

"Отец ушел на фронт на второй день войны, а нам как семье советского офицера в военкомате выделили лошадь и сказали: “Уезжайте!” Поехали они только 18 июля. Кто же знал, что фронт так быстро доберется до тех мест?
В этот день бомбили наш город, но мы успели уйти до начала налета, Немецкие самолеты накрыли нас километрах в трех от Горок.
Увидев заходящие для прицельного бомбометания самолеты, все разбегались врассыпную, прятались во ржи. Мать, старший брат и родители отца оказались по одну сторону дороги, я с младшими братом и сестрой - по другую. Из этой ржи насмерть перепуганных детей чуть ли не за уши вытащил какой-то мужчина, посадил без лишних слов на свою подводу и вместе со своими детьми в обход больших дорог привез к своей родне в деревню. Так я потерялась в первый раз.
Мужчина потом из деревни ушел, его дети остались у родственников, а трое “пришлых” оказались никому не нужны. Поселили нас в бывшей конюшне, отдали какие-то тряпки, чтобы постелили на доски - живите как можете.

Так ведь немцы уже те места заняли, у всех мысли только о себе, как бы выжить, как к зиме заготовки сделать, не до чужих детей. Припасы берегли, потому что понимали: голод на пороге.
Я придумала, как в тех условиях выжить. На целый день уводила 6-летнюю сестренку и 3-летнего брата в клеверное поле, где они объедались клевером, сосали сладкий нектар, щипали дикий щавель и пили воду из реки. Три недели в буквальном смысле этого слова провели дети на подножном корме. Отощали - страшно было смотреть.
Если бы да кабы - ну чего тут рассуждать, если через три недели мы увидели свою маму, и это был конец страданий. Так мы тогда думали.
Мать, с беженцами доехав почти до самого Смоленска, вернулась туда, откуда начиналось наше бегство, - искать малышей. Вы представляете? Немцы на подходе к Смоленску, идут страшные бои, а в это время женщина на обычной подводе переезжает через линию фронта и по деревням, уже занятым фашистами, ищет пропавших детей. Три недели ездила кругами. Нашла. Забрала “потеряшек” и вернулась под Смоленск. К тому времени он уже был взят немцами, и семья решила вернуться домой, в Горки.
++++++++++++
Вместо дома увидели они головешки. С трудом отыскали на окраине небольшой дом, где уже жили шесть семей. Они стали седьмыми. Спали вплотную друг к другу на полу.
А потом началась перепись населения. Переписали всех - комсомольцев, коммунистов, евреев. Для каждого “разряда” определили особый район проживания. Люди сами являлись в магистрат и заявляли о себе.
Списки уже были готовы, немцы все обо всех знали. Тех, кто хотел утаиться, разыскивали и расстреливали. А если человек о себе заявлял, появлялась надежда на то, что он и его семья выживут.
Глава семьи - в Красной Армии да еще коммунист. И мать с нами опять бежит из города. Все на той же подводе. Не успели толком отойти от Горок, как нас нагнал полицай и отнял лошадь. Пришлось идти пешком. Ноги стерты в кровь, идут дожди, мы в деревнях выпрашиваем еду - кто что подаст.
Когда полицай нагнал, мы очень испугались. Но когда поняли, что ему лошадь наша приглянулась и больше ничего, - дух перевели. Страшно не страшно - надо было идти, искать кров и пищу.
И то, и другое нашли в деревне Михеевка на берегу Днепра. Староста расквартировал многодетную семью по нескольким домам. Я носила воду, нянчила двухлетнюю внучку своих хозяев, колола дрова и по окрестным деревням выпрашивала продукты и одежду и для своих хозяев, и для мамы с младшими детьми.
++++++++++
И невдомек мне было, что взрослые чуть ли не с первого дня используют меня как связную и разведчицу. Каждый раз, вернувшись из рейда по окрестностям с одеждой или продуктами, удивлялась: ну кому какое дело, где я была, что видела, главное - поесть принесла. Потом, правда, взрослые все объяснили и стали уже давать конкретные задания: куда пойти, что и кому передать, что высмотреть. Так продолжалось до 1942 года. Может, и были партизаны совсем рядом, но, работая на них и выполняя их задания, я самих партизан не видела. Хотя кто знает?
Немцы партизан боялись. Кого бы ни увидели - хоть старика, хоть малолетнего ребенка, первый вопрос: “Партизан?” Сердце екнет, головой помотаешь: “Нет, что вы, сюда они не заходят” - и дальше идешь.
1942 год я вспоминаю с ужасом. Сначала на каждый деревенский дом дали разнарядку: местные жители обязаны были обеспечить армию оккупантов яйцами, мясом, зерном, перчатками, варежками, шерстяными носками. В каждом доме появился ткацкий станок, в каждом доме вязали.
Я умею и вязать, и ткать, и вышивать. Рукоделие я обменивала на одежду и продукты. Довоенное ведь износилось до дыр, надо было во что-то одеваться. Ходили мы в лаптях - их плели из коры, а ноги обертывали кусками домотканого полотна или тряпьем - онучами.
Вместо платья носила домотканую юбку и рубашку из сурового полотна. Белья не было, ни трусов, ни штанов - ничего. Рубашку завязывали между ног, чтоб потеплее было, сверху надевали юбку - все, можно идти. Когда топили баню, тогда же и стирали. А так как сменной одежды не было, то после бани натягивали на себя влажную одежду, на тебе она и высыхала.
++++++++++
Зимой 1942 года в деревню сначала прислали разнарядку на живую силу. Молодежь в возрасте от 16 до 20 лет должны были отправить на работу в Германию. Полдеревни сразу ушло к партизанам.
А ведь изначально население было настроено по отношению к немцам довольно положительно. Немцы же открыли все церкви и отдали землю. Деревенские жители вроде бы получили все, что хотели. Но когда начался настоящий немецкий режим - казни, истязания, угоны в Германию на работу, виселицы появились и местные жители были обязаны являться на публичные казни, пошло настоящее сопротивление.
А потом деревне дали разнарядку на детей от 10 до 14 лет. Неведомо куда надо было отправить десять малолеток.
Ну и кого выберут? Коренного жителя деревни или меня, пришлую? Конечно, меня.
Детей увезли в район и там три недели буквально откармливали. Как я узнала, что их предназначение - стать донорами для раненых немецких солдат....
Также, неведомо какими путями, дети узнали, что кровь из них выкачают всю до капли - максимум за два-три приема. Большой колонной, которую охраняли полицаи с собаками, гнали нас из районного городишки дальше на запад, когда один из полицаев предложил мне план спасения.
Из середины колонны не убежишь, а я шла с самого края. Может, жалко стало полицейскому такую красоту?
Договорились: перед мостом полицейский подойдет ко мне и скажет: “Падай!” Та упадет, покатится по насыпи и внизу будет лежать, как мертвая. Полицейский для порядка выстрелит. Так все и произошло. Потом, когда стрельба прекратилась, я обнаружила, что ранена в колено.
Лежу под насыпью, кровь идет, больно, а надо молчать, реветь нельзя. Когда стемнело - поползла. Через три дня приползла в деревню. Постучала в крайний дом и взмолилась: “Оставьте хоть на ночь! Нет сил дальше идти!”
Хозяйка перевязала рану и посадила меня в подпол. Через несколько дней в тот дом наведались партизаны. Так я оказалась в партизанском отряде, который действовал за Днепром, под Оршей, где пробыла 2,5 года.
Жила в землянке, вырытой в болоте, ходила в разведку по деревням, разносила листовки, подносила к железнодорожным путям взрывчатку.
Страх, наверное, был, но не ужас. Мы молились, хотели остаться в живых. В партизанском отряде меня приняли в пионеры, и я дала клятву ничего не говорить врагу даже под пыткой.
Ужас был, когда мы бежали из города и нас нагнал полицай, когда мы скитались по деревням, боясь попасться немцам на глаза, когда меня из деревни угоняли. В самом партизанском отряде такого чувства уже не было. Мы просто шли и выполняли свой долг.

Автор нашел старую летную книжку своего отца со времен Великой Отечественной войны и решил поделиться записями событий того времени с вами. Смотрим далее.

Про оборону легендарной Брестской крепости написано великое множество книг и снято больше десяти художественных и документальных фильмов. Она являлась пожалуй самым известным эпизодом начала Великой Отечественной войны. Предлагаю вам посмотреть на то, как сейчас выглядят места тех трагических событий.

Смотрите также Смоленск в годы Второй мировой войны и сейчас

Уже много лет хроню у себя письмо моего деда, адресованное моей сестре. В нем он достаточно подробно описывает свой боевой опыт на полях Великой Отечественной Войны.

Саша был в чеченском плену — 5 лет; два года его – НЕ КОРМИЛИ; испытывали на нем приемы рукопашного боя; его несколько раз — РАССТРЕЛИВАЛИ, стреляли почти в упор, но так и – НЕ СМОГЛИ расстрелять!!!


В 1995 году — первая чеченская война. Я подполковник Антоний Маньшин, был командиром штурмовой группы, а соседняя, вторая штурмовая группа была названа именем героя России Артура, моего друга, который погиб в Грозненских боях, накрыв собой раненого солдата: солдат выжил, а он погиб от 25 пулевых ранений. В марте 1995 года штурмовая группа Артура из 30 бойцов на трех БРДМ-ах выполняла штабной рейд по блокированию групп боевиков во Введенском ущелье. Есть там такое место Ханчелак, что переводиться с чеченского — как мертвое ущелье, там нашу группу поджидала засада.

Засада — это верная смерть: головная и замыкающая машины подбиваются, и тебя методически расстреливают с высоток. Группа, попавшая в засаду, живет максимум 20-25 минут – потом остаётся братская могила. По радиостанции запросили помощь с воздуха вертолетов огненной поддержки, подняли мою штурмовую группу, мы прибыли на место через 15 минут. Управляемыми ракетами воздух-земля уничтожили огневые позиции на высотках, к нашему удивлению группа уцелела, только недосчитались Саши Воронцова. Он был снайпером и сидел на головной машине, на БРДМ-е и взрывной волной его сбросило в ущелье метров 40-50 глубиной. Стали его искать, не нашли. Уже стемнело. Нашли кровь на камнях, а его не было. Случилось худшее, он контуженный попал в плен к чеченцам. Мы по горячим следам создали поисково-спасательную группу, трое суток лазили по горам, даже в контролируемые населенные пункты боевиков ночью входили, но так Сашу и не нашли. Списали, как без вести пропавшего, потом представили к ордену мужества. И вы, представляете, проходит 5 лет. Начало 2000 года, штурм Шатоя, в Артурском ущелье в Шатойском районе есть населенный пункт Итум-Кале, при блокировке его нам мирные жители сообщили, что у них в зиндане (в яме) сидит наш спецназовец уже 5 лет.

Надо сказать, что 1 день в плену у чеченских бандитов — это ад. А тут — 5 лет. Мы бегом туда, уже смеркалось. Фарами от БМП осветили местность. Видим яму 3 на 3 и 7 метров глубиной. Лесенку спустили, поднимаем, а там живые мощи. Человек шатается, падает на колени и я по глазам узнал Сашу Воронцова, 5 лет его не видел и узнал. Он весь в бороде, камуфляж на нем разложился, он в мешковине был, прогрыз дырку для рук, и так в ней грелся. В этой яме он испражнялся и там жил, спал, его вытаскивали раз в два-три дня на работу, он огневые позиции чеченцам оборудовал. На нем вживую чеченцы тренировались, испытывали — приемы рукопашного боя, то есть ножом тебя — в сердце бьют, а ты должен удар отбить. У нас в спецназе подготовка у ребят хорошая, но он изможденный, никаких сил у него не было, он, конечно промахивался — все руки у него были изрезаны. Он перед нами на колени падает, и говорить не может, плачет и смеется. Потом говорит: “Ребята, я вас 5 лет ждал, родненькие мои.” Мы его в охапку, баньку ему истопили, одели его. И вот он нам рассказал, что с ним было за эти 5 лет.

Вот мы сидели неделю с ним, соберемся за трапезой, обеспечение хорошее было, а он кусочек хлеба мусолит часами и ест тихонечко. У него все вкусовые качества за 5 лет атрофировались. Рассказал, что его 2 года вообще — не кормили.

Спрашиваю: ”Как ты жил-то?” А он: “Представляешь, командир, Крестик целовал, крестился, молился, — брал глину, скатывал в катышки, крестил её, — и ел. Зимой снег — ел”. “Ну и как?”–– спрашиваю. А он говорит: ”Ты знаешь, эти катышки глиняные были для меня вкуснее, чем домашний пирог. Благословенные катышки снега были — слаще меда”.

Его 5 раз — расстреливали на Пасху. Чтобы он не убежал, ему — перерезали сухожилия на ногах, он стоять — не мог. Вот ставят его к скалам, он на коленях стоит, а в 15-20 метров от него, несколько человек с автоматами, которые должны его расстрелять.

Говорят: “Молись своему Богу, если Бог есть, то пусть Он тебя спасет”. А он так молился, у меня всегда в ушах его молитва, как простая русская душа: “Господи Иисусе, мой Сладчайший, Христе мой Предивный, если Тебе сегодня будет угодно, я ещё поживу немножко”. Глаза закрывает и крестится. Они спусковой крючок снимают — осечка. И так дважды — выстрела НЕ ПРОИСХОДИТ. Передвигают затворную раму — НЕТ выстрела. Меняют спарки магазинов, выстрела — опять не происходит, автоматы — МЕНЯЮТ, выстрела все равно – НЕ ПРОИСХОДИТ.

Подходят и говорят: “Крест сними”. Расстрелять его – НЕ МОГУТ, потому что Крест висит на нем. А он говорит: “Не я этот Крест надел, а священник в таинстве Крещения. Я снимать — не буду”. У них руки тянуться — Крест сорвать, а в полуметре от его — тела их СКРЮЧИВАЕТ Благодать Святого Духа и они скорченные — ПАДАЮТ на землю. Избивают его прикладами автоматов и бросают его в яму. Вот так два раза пули — не вылетали из канала ствола, а остальные вылетали и всё — МИМО него летели. Почти в упор – НЕ МОГЛИ расстрелять, его только камешками посекает от рикошета и всё.

И так оно бывает в жизни. Последний мой командир, герой России Шадрин говорил: “Жизнь странная, прекрасная и удивительная штука”.

В Сашу влюбилась девушка чеченка, она его на много моложе, ей было 16 лет, то тайна души. Она на третий год в яму по ночам носила ему козье молоко, на веревочки ему спускала, и так она его выходила. Её ночью родители ловили на месте происшествия, пороли до смерти, запирали в чулан. Звали её Ассель. Я был в том чулане, там жутко холодно, даже летом, там крошечное окошко и дверь с амбарным замком. Связывали её. Она умудрялась за ночь разгрызать веревки, разбирала окошко, вылезала, доила козочку и носила ему молоко.

Он Ассель забрал с собой. Она крестилась с именем Анна, они повенчались, у них родилось двое деточек, Кирилл и Машенька. Семья прекрасная. Вот встретились мы с ним в Пскова — Печерском монастыре. Обнялись, оба плачем. Он мне всё рассказывает. Я его к старцу Адриану повел, а там народ не пускает. Говорю им: “Братья и сестры, мой солдат, он в Чечне в яме 5 лет просидел. Пустите Христа ради”. Они все на колени встали, говорят: “Иди, сынок”. Прошло минут 40. Выходит с улыбкой Саша от старца Адриана и говорит: “Ничего не помню, как будто — с Солнышком беседовал!”. А в ладони у него ключи от дома. Батюшка им дом подарил, который от одной старой монахини монастырю отошел.

А самое главное, мне Саша при расставании сказал, когда я его спросил, как же он всё это пережил: “Я два года пока сидел в яме плакал так, что вся глина подо мной мокрая от слез была. Я смотрел на звездное чеченское небо в воронку зиндана и ИСКАЛ — моего Спасителя. Я рыдал как младенец, ИСКАЛ — моего Бога”. “А дальше?”- Спросил я. “А дальше — я купаюсь в Его объятиях”, — ответил Саша.

Смоленск — город в России, административный, промышленный и культурный центр Смоленской области. 25 сентября, ровно 70 лет назад город Смоленск был освобожден от немецко-фашистских захватчиков. Предлагаю вам взглянуть на фотографии с улиц города-героя во время войны и посмотреть как они преобразились сейчас. К сожалению большинство этих фотографий были сделаны немцами, так как нашим фотографам было в тот момент не до съемок.

Фотограф Тимоти Г. О’Салливан всемирно известен своими фотографиями времен «дикого» американского Запада. Его работы отличаются потрясающей красотой. В данном посте вы сможете увидеть великолепные пейзажи, жизнь простых людей, ужасы гражданской войны Севера и Юга и многое другое.

Я слышал эту историю в детстве, а для того, чтобы узнать или вспомнить, какое это было время, достаточно представить, что при рождении меня хотели назвать Никитой. Но поскольку папу звали Сергеем, то все мои близкие деревенские родственники, обложенные Хрущевым налогами на яблони, плодовые кусты и всякий
скот, от мелкого — до рогатого, всячески этому воспротивились. И бабки нарекли меня Виталием. Дюже ругались, что поповское имя. Потом попривыкли.
Лето 1944 года, Белоруссия. Через спаленное село, наступая на пятки продвигающейся армии, шла батарея МЗА. Батарея серьезная и заслуженная. 37-мм зенитные пушки* держали тогда самый опасный диапазон высот -2, 0 — 3, 0 км и надежно прикрывали переправы, вокзалы и аэродромы от Фоккеров-190 до Юнкесов-88 . Мессеров, и особенно Лаптежников, в тот год уже почти не осталось.
Короткий привал на развалинах деревни. Слава Богу — колодец цел. Времени — едва набрать фляжки и перемотать портянки. Единственная живая душа щурилась на солнце на останках сгоревшего сруба.