12380
1
Как-то раз во время завтрака Лев Николаевич облился сладким чаем. Посокрушавшись над своей неловкостью, граф поспешил в сад, где прилёг в гамаке на солнце, чтобы просушить намокшую бороду. Немного почитав, он отложил книгу и, под шорох яблоневых листьев, задремал.
Проснувшись, Толстой запустил пальцы в бороду, проверяя, высохла ли та, и был тотчас укушен пчелой. Выскочив из гамака, он скосил глаза на грудь, ища, где затаился обидчик и обомлел. Пока Лев Николаевич спал, несколько десятков пчёл слетевшись на запах пролитого чая, облюбовали его бороду.
— Пошли, пошли прочь! — затряс он головой и, попробовав ладонью сбросить непрошенных гостей, был сейчас же ужален в подбородок. Вскрикнув от пронзительной боли, граф заколотил себя по груди, но добился лишь новых укусов. Борода — предмет его гордости и заботы, превратилась в ядовитого демона, облепившего щёки, горло и рот.
Вне себя от омерзения и страха, Лев Николаевич бросился к беседке, где Софья Андреевна с кухаркой рубили капусту. С рёвом он взлетел по ступеням, и, выставив вперёд бороду, рухнул грудью на стол, вопя, — Руби!
Софья Андреевна, с тесаком для капусты в руках, завизжала от страха и попятилась назад.
— Руби! — взвыл Толстой.
Супруга, привыкшая беспрекословно подчиняться, взметнула тяжёлое лезвие над покрасневшей от крика мужниной шеей, однако кухарка, мигом сообразившая, что происходит, успела оттолкнуть её. Ухватив глиняную миску двумя руками, женщина несколько раз с силой провела ей по шевелящейся бороде графа, передавив всех пчёл.
— … а, я то решила, что голову надо рубить, — со смехом рассказывала потом Софья Андреевна гостям.
— Пошли, пошли прочь! — затряс он головой и, попробовав ладонью сбросить непрошенных гостей, был сейчас же ужален в подбородок. Вскрикнув от пронзительной боли, граф заколотил себя по груди, но добился лишь новых укусов. Борода — предмет его гордости и заботы, превратилась в ядовитого демона, облепившего щёки, горло и рот.
Вне себя от омерзения и страха, Лев Николаевич бросился к беседке, где Софья Андреевна с кухаркой рубили капусту. С рёвом он взлетел по ступеням, и, выставив вперёд бороду, рухнул грудью на стол, вопя, — Руби!
Софья Андреевна, с тесаком для капусты в руках, завизжала от страха и попятилась назад.
— Руби! — взвыл Толстой.
Супруга, привыкшая беспрекословно подчиняться, взметнула тяжёлое лезвие над покрасневшей от крика мужниной шеей, однако кухарка, мигом сообразившая, что происходит, успела оттолкнуть её. Ухватив глиняную миску двумя руками, женщина несколько раз с силой провела ей по шевелящейся бороде графа, передавив всех пчёл.
— … а, я то решила, что голову надо рубить, — со смехом рассказывала потом Софья Андреевна гостям.
Источник:
Еще крутые истории!
- Как наследники проучили банк, который не хотел отдавать вклад умершего отца
- Несколько интересных историй из жизни необычных личностей
реклама
өбашит в поте лица.
Этот упырь вообще когда-нибудь отходит от компьютера?
ПС. Лев Толстой очень любил детей. Утром проснется, поймает кого-нибудь и гладит по головке, пока не позовут завтракать.
Лев Толстой очень любил детей, и все ему было мало. Приве-
дет полную комнату, шагу ступить негде, а он все кричит: Еще!
Еще!
Однажды во время обеда Софья Андреевна подала на стол блюдо
пышных, горячих, ароматных котлеток. Лев Толстой как разозлит-
ся: Я, кричит, занимаюсь самусовершенствованием. Я не кушаю
больше рисовых котлеток . Пришлось эту пищу богов скормить лю-
дям.
(с) Д.Хармс
чтобы отрубить голову или отрезать бороду такой штукой, надо обладать мастерством и опытом бывалого расчленителя.
Вопрос: есть ли предпосылки считать, что графиня ТолстАя обладала такими навыками?
это не "история из жизни", а просто прикольный текст полностью выдуманный. потому вынужден убрать из сообщества.
кстати автор вот тут:
https://pikabu.ru/@krupskyhttps://pikabu.ru/@krupsky
...после которой он и стал писать все эти "о_х_у_ительные" истории.
день и проголодался. Сонечка, говорит, а, ангелочек, сде-
лай мне тюрьку . Она возражает: Левушка, ты же видишь, я Вой-
ну и мир переписываю . А-а-а, возопил он, так я и знал,
что тебе мой литературный фимиам дороже моего Я . И костыль
задрожал в его судорожной руке.