Пьянь

Семенов проснулся, но глаза открыл не сразу. Не очень- то хотелось. Голова побаливала несильно, зато вот ливер ходуном ходил. Сухой язык, сухое нёбо... Изжога. Семенов знал, что начни вставать – и навалится тошнота. Справа под рёбрами ощутимо ныло, боль поднималась к желудку и вроде как даже в спину отдавала. Мочевой пузырь сигналил вовсю и отвертеться от похода в сортир возможности не было.

Семенов открыл глаза. Так, на улице темно, но фонари горят, значит, утро, на ночь их выключают… Или вечер, поди определи в конце ноября. На улице заухала чья- то собака, где- то орал ребёнок… Утро, походу, мелкого в садик тянут.



Однако он не дома. Комната вроде знакомая, но не его, точно. В темноте сильно не разглядишь. Рядом кто- то сопит, какая- то глыба, до макушки закутанная одеялом. Глыбу будить Семенов не стал, ясное дело – хрен его знает, кто там и в каком настроении эта туша проснётся.
Он похлопал себя по груди, опустился ниже. Спал без одежды, но в трусах. Интересно, в загулах Семенов как правило вырубался, не раздеваясь. Он сел, затем аккуратно встал, постоял, чуть наклонившись, пережидая бунт в желудке и осторожно, подогнув болевшие колени, пошел к тёмному прямоугольнику. Дверь, однако.

Так, коридор. Слева посветлее, там должна быть кухня, значит, тут туалет, пошлёпав вялой рукой по стенке, Семенов нашёл выключатель, загорелась полоска света.

Санузел был совмещённым, Семенов первым делом потянулся к крану, сделал несколько глотков, затем уселся на унитаз. Стоять желания не было, голова кружилась и пошатывало. Встал, вновь припал к крану, затем глянул в зеркало. Волосы, конечно, дыбом, щетина черная с сединой напополам отросла здорово… Который день он фестивалит? А хрен его знает, сегодня- то какой день? Да и пофиг.

Его одежда почему- то валялась на полу, возле ванны. Не мудрствуя лукаво, Семенов собрал всё в ком, прижал к груди и потащился на кухню, оставив в сортире свет. Так лучше. В кухне свет он включать не хотел.

Волновало его другое. Деньги, последние копейки от сданного в ломбард телефона, подарка сестры и матери на день рождения, должны были закончиться. Да и какие там деньги, не айфон последний сдавал. Семенов пошарил по карманам – чем чёрт не шутит, может и завалялось что… Нет, чуда не произошло. Сигарет тоже не было. Хреново дело. Кому он нахрен нужен с пустым- то карманом? Дружбаны сами норовят на хвост упасть. Деньги есть – хороший человек, кончились – вали отсюда, самим мало…

Опохмелиться надо, а не на что. Ему в таком виде и мелочи не дадут « на проезд «. Может, Валька- самогонщица в долг даст? Навряд ли. А брал он у неё в долг или нет, а то может и соваться туда не стоит? Чекушку бы, а сигарет можно и настрелять пару – тройку, с этим проще. Кстати, вот на столе полная пепельница, бычки вываливаются, можно самокрутку скрутить, газетки тоже есть клочок.

Перспектива вырисовывалась отвратная. Ну выкружит он чекушку, а потом? Всё равно ведь домой придётся идти, на улице не посидишь долго. А дома мать. В свои сорок пять Семенов жил с матерью, уже больше десяти лет, с тех пор , как развёлся с женой. Слушать слёзы, вздохи и охи материнские не хотелось до жути, особенно в таком состоянии. А потом расспросы, где он был, где телефон и что с работой… Потом мать скажет, что она давно болеет, что у неё нету сил, что скоро помрёт, и что он тогда будет делать? Знакомая песня, Семенов слышал её не раз. Нет, прежде чем идти домой, нужно подкрепиться.

В комнате забухали тяжёлые шаги, на кухне вспыхнул свет, Семенов вспомнил про одежду и принялся судорожно напяливать штаны.

- Да ладно, чего я там не видела! – В дверях стояла Ленка – толстая. Вот, значит, он где. С Ленкой Семенов особо не дружил, знал, что она не дура выпить, погорланить, а при случае и в драку влезть. Вроде как отсидела пару лет за что – то, может, и за хулиганку. Тем не менее, Ленка давно работала на одном и том же месте, и за собой по возможности следила. Если честно, Семенов её немного побаивался, тетка она была резкая и непредсказуемая.

- Привет, Лен. Как я тут, а? – Первая фраза толком не получилась, во рту после самокрутки опять пересохло, да и табачинка какая- то настырно приклеилась к нёбу.

-Да я тебя привела, не помнишь, что ли? Не на лавке же тебя было оставлять. Лёха Старый тебя выгнал вчера.

-Даа? А … ну всё равно.

- Еле дотащила, готового. Потом под душ ещё пихала, не в таком же виде тебя в постель укладывать… жених.

-Ааа? Как?

- Ну ты же меня вчера замуж звал, обещал в ЗАГС повести. У тебя и паспорт с собой был.

«А- бал- деть», - высказался кто- то нехорошим голосом в голове у Семенова. Какой замуж, граждане? Женщины и так интересовали его с каждым годом всё меньше и меньше, то есть вообще практически не интересовали … а тут ещё и Ленка! Нет, надо как- то отбрехаться, а то если она его в оборот возьмёт, плохо будет!

- Да ладно, жених, расслабься, что так заволновался? Пошутила я, на кой ты мне. Похмелиться хочешь?

Семенов истово затряс головой, так, что боль всколыхнулась в затылке.
Ленка достала из холодильника почти полную литровую бутылку, откуда- то появились сигареты.

-Да подожди ты, дай хоть стопки достану, да огурец, что ли порежу, хлеба там… Чо, как голый в баню?

Семенов влюбленными глазами следил за передвижениями толстой Ленки по кухне. В эти мгновения он действительно был готов за ней и в огонь, и в воду и в ЗАГС.

Первая каким-то раскалённым комком прокатилась по пищеводу, ухнула в желудок и завозилась там. Семенов торопливо зажевал её вялой долькой огурца, подышал поглубже носом… Вроде прижилась. Вторая пошла легче, третья, согласно пословице, залетела, как воробей в склад с зерном.

А ты чего забухал- то? – Спросила Ленка, прикуривая. – Ты же на работу устраивался, вроде как?

- Таа, сократили. – Промычал Семенов. Он не хотел рассказывать об истинной причине, самому несколько не по себе до сих пор. – Кстати, а день сегодня какой?

- Пятница, а ты уже и дни попутал? Не, мне не наливай, мне в ночь сегодня.
Пятница, значит, неделя прошла. В прошлую пятницу, отработав на новом месте три недели, Семенов получил аванс, небольшой, правда. Естественно, не обошлось без пузыря. Часть денег он, в порыве пьяной щедрости, отдал матери, а на остальные загулял. Суббота и воскресенье пролетели незаметно, а в понедельник, только оторвав голову от подушки, Семенов понял, что работать без опохмелки он не сможет.

Денег хватило в аккурат на бутылку самогона, по дороге на работу Семенов пару раз приложился и предстал пред бригадиром с ядрёным перегаром и добрым взглядом. Окинув Семенова взглядом недобрым, бригадир послал его « к херам собачьим на холодный склад, и чтоб сидел там и рыло не высовывал до обеда, пока шеф не уедет!»

Склад так склад, с шефом встречаться у него желания отнюдь не было. Поговаривали, что шеф спортсмен, не курит и не пьет, и пьющих ненавидит. Мол, за перегар на работе от него очень даже легко выхватить неиллюзорных звездюлей. Так что Семенов забился в дальний угол, ковырялся там с железяками, наводил порядок. Такое, вроде как важное задание ему бригадир выдал. Ну и хлебнул, конечно, пару раз по тихой грусти, чего зря время терять.

-Эй, есть кто живой? – На пороге стоял босс и щурился со света. – А, привет, Семенов, кажется, да?
Предприятие было совсем небольшим, и работяг всех начальник знал.

- Слушай, там вон хреновина в углу, принеси, пожалуйста. - Хреновина оказалась длинным, под два метра, куском металлической трубы, и Семенов рассчитал, что он с расстояния подаст её шефу, держа за один конец, авось и пронесёт, не унюхает, злодей. Однако всё пошло не совсем так, как хотелось, проклятая труба скользнула сквозь пальцы, пьяные ноги в ней запутались, и Семенов грохнулся рядом с шефом, чуть не прибив его «хреновиной».

- Да ты что творишь- то? Ну-ка, погоди… Пьяный? Что «нет», несёт, как из кабака! Что, деньги в руки попали и всё, сдулся? Ну бухай в пятницу, в субботу, в воскресенье отлежись и приди, как человек, на работу! Нет, надо жрать до талого, - и пошёл распекать Семенова, мол, он вообще без выходных работает, чтобы предприятие на плаву держалось, а такие вот работники ему палки в колёса втыкают, и тэ дэ и тэ пэ.

- Так это ваша контора, вот и стараетесь для себя, - Семенову промолчать бы, понурить нестриженую голову, глядишь, и миновала бы гроза, но чёрт дернул за язык.

От этого справедливого, в общем- то замечания, шеф почему- то осатанел, схватил Семенова за рукав и поволок во двор. «Бить будет», - подумал Семенов. Однако обошлось. Шеф оставил его посреди дворика, рыкнув, чтобы он стоял и не уходил, и загрохотал по лестнице на второй этаж, где был его кабинет и помещалась бухгалтерия.

Семенов стоял, дурак дураком, ждал продолжения. Хорошего ничего не предвиделось.

Минут через пятнадцать отворилось окно и шеф вышвырнул прозрачный пакетик с тёмно – зелёной книжицей внутри.

-Саня! Саня! – начальник закричал в окно. – Бригадира позови! – Это уже Семенову.

- Саня, возьми ты этого мудака вместе с трудовой и гони его нахер за калитку! Да куда ты его в цех повёл, за ворота веди! Пинком под жопу! – Шеф бесновался в окне.

- Одежда, Михал Сеич!- пробурчал недовольный бригадир. Заведя Семенова в раздевалку, бригадир, в свою очередь, тоже сказал ему мудака, и, не дав переодеться, шустро выпихнул за ворота.

Семенов ,слегка обалдев от происходящего, постоял немного на улице, затем напялил одежду прямо поверх робы и решил заглянуть в трудовую. Внутри оказались несколько купюр разного достоинства, расчёт, должно быть. На записи Семенов смотреть не стал, дабы не расстраиваться, а почесал в родной дворик, через магазин, естественно.

Домой идти было нельзя, мать сразу заподозрила бы неладное, и потому Семенов пошёл к дружбанам, решив оставить объяснения на потом.
Ну а дальше всё стандартно. Водка, самогон, воздух, сизый от сигаретного дыма, сон в одежде на продавленном диване, опять самогонка, круговерть каких- то лиц, знакомых и незнакомых, кто- то орёт, кто- то спит, кто- то блюёт душераздирающе… Ничего нового.

За воспоминаниями Семенов выпил ещё пару стопок, и отяжелел. Почувствовав, что табурет под ним начинает наклоняться, он благоразумно встал и по стеночке пополз в комнату, дошёл до кровати, рухнул и вырубился.
Проснулся он от того, что его треплют за ухо.

- Вставай, вставай, лежанка кончилась! Вставай, мне идти надо! – Ленка, одетая и причёсанная стояла над кроватью. – Ты охерел, в одежде дрыхнуть? Вставай, вали!

Семенов встал, быстренько забежал в туалет, хлебанул водички. Вышел в прихожую и умоляющими глазами посмотрел на Ленку.

На, держи! – Та сунула ему полупустую бутылку, впихнула несколько сигарет. – Вали уже, утомил, бля!

В подъезде Семенов открыл бутылку, содержимого оставалось грамм триста, а то и поболе. Хлебнул, скрючился, занюхал сдёрнутой с головы шапкой.

Вышел во двор. На улице шёл противный мокрый снег, посидеть на лавочке желания не было, идти к кому- то и делить драгоценные остатки тоже. Во дворе хлебнул ещё раз, а третий глоток сделал уже в родном подъезде.

Открыл дверь, разделся. Дома было тихо, мать, наверное, ушла в магазин или в больницу. Семенов осторожно заглянул в её комнату. Мать была дома, лежала на диване, сложив руки на груди, и спала. На ней почему- то было надето новое платье, а на голове повязан платок. Странно, мать платки одевала редко, и уж точно не дома. Собралась куда, да и уснула? Семенов не стал заходить в комнату, чтобы не тревожить её, а пошёл на кухню. Глыкнул ещё чуток, запил водичкой, и достал сигарету.

В замке защёлкал ключ, сестра, что ли, пришла? Не на работе сегодня? Семенов заметался по кухне, пряча бутылку, бросил взгляд на открывающуюся дверь, и обомлел.

В дверь вплывал гроб. Самый настоящий, обитый тёмно – красной тканью, с чёрными рюшками и ослепительно белым нутром. Крышки не было, только низ, да и вплывал он не сам, а заносили его два угрюмых мужика. Передний зыркнул на Семенова внимательно и недобро, и Семенов понял, что это за ним. Ноги отказали одновременно со сфинктером, но затем выброс адреналина подкинул Семенова с пола, и он очень отчетливо понял, что нужно делать.
Он захлопнул дверь, схватил стол, придвинул его вплотную, покидал туда же стулья, попытался сорвать шкафчик – туда же, в кучу, любой ценой задержать их.

Уходите! Убирайтесь! Я живой! Мы все тут живые! Пошли отсюда! – Орал Семенов, укрепляя баррикаду
.
В дверь кто- то стучал, громко и страшно, чей- то женский голос надрывался за дверью.
- Коля, Коля, открой! Да открой ты, сволочь, что ты творишь! Коля, это я, Таня, мама умерла! Открой, гад, скотина!

- Не ври, живая она! Я заходил, она живая была! Спит! – Заорал в ответ Семенов.

Так, понятно, сестра заодно. Что же делать, что же… Взломают ведь дверь!
Оставалось окно. С их второго этажа спрыгнуть на крышу магазина, построенного в советское ещё время, а с крыши вниз спуститься – плёвое дело, парнем он такую операцию не раз проворачивал.

Не обращая внимания на рёв сестры за дверью, Семенов распахнул окно и вывалился на крышу магазина. Чёрт, скользко в тапках, да и холодно.
Быстрее, быстрее, к краю, догонят! Семенов упал на краю на живот, свесил ноги вниз, пытаясь нащупать решётку, что раньше закрывала окно магазина сбоку. Ещё пониже, ещё…

Руки поехали по льду , и Семенов пополз вниз, шлепнул рукой, пытаясь задержаться, зацепиться…

Полёт, хруст, темнота.

Боль пришла позже, в палате, когда он очухался. Болела сломанная нога, болела разбитая голова, болели ушибы.

И скребли, скребли, точили одни и та же жуткие, стыдные мысли. Как там мать? Неужели правда умерла? Как её похоронили без него? Как он теперь будет жить дальше?

На эти вопросы могла бы ответить сестра, но она не приходила. Не появлялась в больнице.