Достойное ругательство

По её словам выходило, что Марик — музыкальный продюсер и в одиночку борется с дурновкусием на эстраде, в ущерб собственной выгоде. И все звезды мечтают работать только с ним, а Марик всё время в разъездах, но не забывает звонить маме, хотя когда он заболел в дороге, то маме ничего не сказал, как будто можно обмануть материнское сердце!

Однажды я видел Марика, он заезжал за мамой. Они шли по коридору мне навстречу и говорили. Бэлла Анатольевна тихо, не слышно, а Марик громко, на весь коридор.

— Мама! Какие деньги? Ерейский Ерей! Зачем? Я очень хорошо зарабатываю. Мама, ты вообще уже можешь не работать. Что внуки? Внуки будут, куда они денутся…

Они прошли мимо меня: Марик, невысокий, очень подвижный, рано начавший лысеть, и Бэлла Анатольевна, еле поспевающая за сыном и не сводящая с него глаз.

На следующий день, чтобы сделать Бэлле Анатольевне приятное, я спросил:

— Слышал, как Марк сказал "Ерейский Ерей". Что это означает? Не встречал раньше ничего похожего.

— Ох, — вздохнула Бэлла Анатольевна, — Это очень давняя история. Но, если хотите, расскажу.

И рассказала.

Марик рос с мамой и бабушкой. Жили они тогда в поселке при военном госпитале, где когда-то служил дедушка. В госпитале работали и обе женщины, Бэлла Анатольевна ? в плановом отделе, а бабушка, Рива Борисовна, была операционной медсестрой.

Маркуша часто болел, и до трёх лет мама от него не отходила. Потом бабушка решила выйти на пенсию и сидеть с внуком, но начальник госпиталя, генерал Пичуев, не отпустил её в решительной форме, заявив, что одна такая медсестра стоит взвода хирургов-раздолбаев. И обещал помогать с нянями.

Няни менялись часто. Одни уезжали вслед за мужьями, закончившими стажировку в госпитале, другие не нравились либо маме, либо бабушке. А вот Ирина Фёдоровна сразу понравилась всем. Приехавшая из глубинки непонятно по какой надобности, Ирина Фёдоровна казалась няней прилежной и доброй, рассказывала, что вырастила четверых собственных. Говорила она быстро, не особо внятно, но повторяла сказанное по несколько раз, что очевидно нравилось Марику. Он сразу полюбил слушать сказки, которые Ирина Фёдоровна готова была придумывать с утра до вечера.

Сюжет всегда был одинаков, менялись только злодеи. Жили-были хорошие люди, сеяли хлеб и рыбу ловили ? и вдруг, откуда не возьмись, то свирепый волк, то ужасный змей, то леший-обманщик, то водяной-надувальщик, то Баба-Яга, пакостница, а то и сам Кащей, враг добрых людей. Но всякий раз появлялся рыцарь-принц Марк Геройский и волшебным мечом сокрушал врагов, а избушку на курьих ножках заставлял нести большие яйца. Покончив с делами, Марк Геройский немедленно садился за стол и съедал куриную котлетку с пюре, выпивал бульон и никогда не вытирал руки об штанишки, вот какой он был замечательный рыцарь-принц.

Лучшего и не пожелать, кабы не странное обстоятельство — в сказках Ирины Фёдоровны все злодеи были евреями. И волк был еврей, и леший, и кикимора и вся прочая нечисть.

— А Кащей, злой еврей, прыг на поветь, да за баню, да хотел укрыться, но Марк Геройский еврея везде найдет и мечом побьёт! — слушал Маркуша, доедая куриную котлетку.

Всё это не могло не всплыть. И всплыло.

Субботним вечером принимали гостя ? профессора медицины Дмитрия Яковлевича, давнего друга семьи. Пили чай с бубликами. Почти уже пятилетний Марик сидел за столом вместе со всеми. И Дмитрий Яковлевич не мог не спросить:

— Марк, скажи пожалуйста, что ты будешь делать когда вырастешь?

— Буду евреев убивать! — ответил Маркуша, макая бублик. Затем, увидев как вытянулись лица взрослых, мальчик решил, что поразил всех своей смелостью и добавил, — Я евреев не боюсь! У меня есть волшебный меч и ещё пистолет будет! Большой!

— Маркушенька, сыночек, да зачем же евреев убивать?

— Они плохие, людям жить не дают! — уверенно объяснил Марик.

— Вот сука. — сказала Рива Борисовна, — Ой, извини Дима, это я про няню нашу.

— Маркуша, но евреи же хорошие. Вот бабушка хорошая? Добрая?

— Бабушка добрая. — согласился Марик, — А евреи злые.

— Но мы все евреи! И бабушка еврейка.

— Нет! Бабушка! Ты ведь добрая?!

— Добрая, и при этом еврейка. И дедушка твой Натан был евреем. И Дмитрий Яковлевич еврей. И мама твоя еврейка. И ты тоже...

— Рива, не торопись.

— И ты, Маркуша, еврей.

— Я еврей? — лицо мальчика сделалось бесконечно несчастным. Через секунду он закричал, страшно, как не кричал ещё никогда. Упал на пол, мать не успела подхватить, и забился судорогами. Все бросились к нему, он никого не слышал. Кричал, плакал. Долго, очень долго успокаивали, Бэлла Анатольевна бегала в приемный покой за ампулой, сделали укол. После укола, и то не сразу, Марик заснул.

Не откладывая, вызвали на разговор Ирину Фёдоровну.

С порога мама и бабушка набросились на неё, то одна, то другая срывалась на крик.

Ирина Фёдоровна совершенно не понимала происходящего, что именно она сделала не так, и в чем её вина:

— Я ведь Марику объясняла, что это только сказки, я его не пугала никогда, я в жизни не видала ни лешего, ни водяного, ни еврея, никогда не видала, — лепетала Ирина Фёдоровна.

И вдруг она громко ахнула: «Маркуша ? еврей? Боже мой, вот горе-то, дитятко милое, Маркушенка, за что же беда такая, горемычный мой...»

Тут мама и бабушка рассвирепели одновременно и, не окажись рядом Дмитрия Яковлевича, вышло бы совсем дурно. Профессор выпроводил рыдающую Ирину Фёдоровну и, с помощью долгой беседы, настоя пустырника и водки, привёл женщин в чувство. Затем Дмитрий Яковлевич придумал, как исправить произошедшее.

Маркуша проспал до утра. Выглядел вяленьким, но позавтракал с аппетитом. Еврейский вопрос не поднимал. Почистив зубы, вознамерился играть в кубики.

Мама и бабушка сели на ковер вокруг него. Не сговариваясь, распределили обязанности: говорить будет бабушка, а мама обнимает и целует в кудрявую макушку. Рива Борисовна подбирала слова, не зная как начать. Но начал сам Марик.

— А няня придет? — спросил он.

— Нет, Маркуша, няня не придет. Да и не нужна тебе няня. Ты ведь уже взрослый и можешь ходить в детский сад. Как ты и хотел. Там много детей и очень весело.

— Мама, какой сад? — удивилась Бэлла Анатольевна.

— В группу к Фире Леонидовне.

— Но там же мест не было.

— Ничего, найдут. Я завтра сразу к генералу пойду. Будут места. Маркуша, послушай меня, детка. Помнишь ты букву "р" не говорил? Ты и сейчас её плохо говоришь, но раньше совсем не мог. Так вот, няня твоя, Ирина су....Фёдоровна, тоже эту букву говорить не умеет. У неё выходит "вр" вместо "р". Получается путаница. Потому что злодей, который в сказке, он ерей. Е-рей. А не еврей. Евреи, это народ такой. Есть русский народ, есть грузинский народ, а есть еврейский. И мы с тобой из этого народа. И это хорошо, хоть некоторые так не...

— Мама!

— Ну да. В общем, плохие — ереи. А мы не ереи, мы с тобой евреи.

Марик слушал бабушку очень внимательно, и как будто решал, плакать ему или нет.

— А волк ерей? — спросил он, немножко подумав.

— Конечно.

— А леший?

— И леший ерей.

— А Кащей?

— Ну, Кащей... Кащей просто махровый... То есть, самый злой из ереев.

— Хорошо, — сказал Марик и продолжил с кубиками. С тех пор он больше никогда по поводу своего еврейства не плакал. А новое слово запомнил, и, взрослея, напридумывал кучу ругательств, из которых "Ерейский ерей" было единственно пристойным.