Русский язык — прошлое, Меджусловјанскы језык — будущее?

Когда коту нечего делать он яица лижет, а разные утописты мертворожденные языки сочиняют.

У языка, использующего принцип усложнения, нет будущего.
Вместо Я используется JA, и т.д. Во-первых, это громоздко.
Во-вторых, потеря двух букв, Я и Й сильно ударяет по словообразрванию.
В третьих, в этом хм.. языке явно прослеживается доминирование западнославянского в ущерб восточнославянскому, и построение основы на национальной азбуке его носителей, хорватов и чехов. А эти языковые ответвления словянских языков имеют меньшую по численности аудиторию, а также менее распостранены в настоящее время.

Где же тут объединение языков? Тут скорее разъединение..

"...Разработчиками нового искусственного языка стали Ян Ван Стенберген и Войтех Мерунка. В дальнейшем изменения будут приниматься на межславянском комитете!..."

Комитет состоит из президента Ян Ван Стенбергена и канцлера Войтех Мерунка!
Пока этот всемирный язык глобального общения знают пока только два человека: Ян Ван Стенберген и Войтех Мерунка!

Надеюсь с ними эта собачья мова и умрет

Смысл в этом какой? Свободно общаться с чехами, поляками, болгарами? Если бы был жив бывший коммунистический блок, это имело бы смысл. А сейчас, когда все эти страны в составе НАТО смысла нет. Кроме того есть еще один фактор. Это сраная религия, которая разделяет даже один народ, к примеру Северная Ирландия и Республика Ирландия (протестанты и католики).

Было похожее "Эсперанто "

Чегой-то мне вспомнилось...

"Чунка многие стихи Пушкина знал наизусть. Но вершиной, вернее двумя вершинами, его творчества по праву считал «Черную шаль» и «Песнь о вещем Олеге».

Таинства личных отношений с гречанкой чаще всего выводили его на чтение «Черной шали». Ни у слушателей, ни у самого Чунки ни на миг не возникало сомнения, что Пушкин описал случай из собственной жизни.

Угрожающим от вдохновения голосом Чунка начинал:

Гляжу, как безумный, на черную шаль,
И хладную душу терзает печаль.
Когда легковерен и молод я был,
Младую гречанку я страстно любил.
Он с такой силой передавал возрастание драматического напряжения происходящего, что, когда произносил:

В покой отдаленный вхожу я один,
Неверную деву лобзал армянин…
– некоторые из слушателей, не выдержав, вскакивали, и, если в компании бывал парень армянского происхождения, бросали на него угрожающие взгляды.

Описание беспощадной расправы Пушкина с изменницей и ее любовником вызывало у слушателей настоящий катарсис.

– Чунка, – восклицали некоторые после чтения, – ты настоящий поэт!

– Тогда почему ты сам не пишешь? – нередко спрашивали у него.

– Я мог бы писать по-русски, – вразумительно отвечал Чунка, – но, во-первых, у русских уже был Пушкин. Во-вторых, это с моей стороны было бы даже нескромно, что я, чегемский парень, нахально лезу в литературу стомиллионного русского народа. Нет, из гостеприимства в лицо мне об этом могут не сказать, но про себя могут подумать. А я не хочу, чтобы и про себя подумали! Теперь вы у меня спросите: почему я не пишу по-абхазски? Потому что эти бюрократы изменили нам алфавит! Не то что писать, я теперь читать не могу по-абхазски!

Слушатели сочувственно ахали, охали, цокали языками и как-то никому не приходило в голову спросить, почему бы ему не писать стихи на старом алфавите.

– Ладно, – махнув рукой, продолжал Чунка, – дело не в том, что я не пишу стихи, а дело в том, что я в стихотворении «Черная шаль» сделал открытие, которое в течение ста лет ни один русский ученый не мог сделать. Когда я об этом открытии рассказал директору Атарской средней школы, он чуть с ума не сошел. Вернее, сошел, но позже. Он месяца на два куда-то исчез. Я думаю – в психбольнице у доктора Жданова лежал. Тот, наверное, его подлечил, а потом сказал: «Для Атарской средней школы достаточно. Езжай домой!»

– Как ты со своей семилеткой, – закричал этот директор в первый раз, еще до психбольницы, – сделал это открытие, когда я, окончив Краснодарский педагогический институт и преподавая русскую литературу в школе, не догадался?

– Немного оскорбляет меня через семилетку, но я тут же даю ему оборотку.

– Для открытия, – говорю ему, – уважаемый директор, кроме диплома, еще кое-что надо иметь…

– Какое же открытие ты сделал, Чунка? – спрашивали друзья, движеньем удивленных бровей приводя в готовность свои умственные силы.

– Слушайте, тогда поймете, – отвечал Чунка, – помните строчки:

Я дал ему злата и продлял его.
И верного позвал раба своего.
Я всегда на этом месте спотыкался. Я думал, как это может быть? Пушкин всю жизнь сам боролся с рабством, за это царь его выслал к бессарабцам, где он и встретил свою [мат] гречанку. И он же содержит раба? Тут что-то не то! Значит, Пушкин вынужден был так написать и в то же время дает намек, что надо понимать эту строчку по-другому. И тогда я еще одну ошибку заметил в этой строчке. Почему он вместо позвал, говорит позвал, как малограмотный эндурец? Опять дает намек, что эту строчку не так надо понимать.

Ведь мы через историю знаем, что Пушкин создал русский культурный язык. До Пушкина русские люди говорили на деревенском языке. Вроде современных кубанцев. Они не говорили: «Арбуз!» Они говорили: «Кавун!» – как кубанцы говорят. Теперь вы у меня спросите: неужели царь и его придворные князья тоже говорили, как современные кубанцы? Отвечаю. Они вообще по-русски не говорили. Они говорили по-французски. Так было принято тогда.

И вот в одной строчке две грубые ошибки. Пушкин говорит, что содержит раба, и это говорит человек, который крикнул на всю Россию:

Здесь рабство тощее влачится по браздам…
Нет, это не значит, что тогда на крестьянах пахали, как на быках. Но это значит, что народ содержали в унизительном рабском виде. И я понял, что Пушкин, певец свободы, это сделал нарочно, чтобы остановить на этом месте внимание потомков. Я долго, долго ломал голову, и вдруг, как молния, сверкнула отгадка. И сразу все стало ясно.

Строчку надо понимать так:

Я дал ему злата и проклял его.
И верного брата позвал своего.
Пушкин нарочно для рифмы слово оставил. Брата – злата – рифма называется. Рифма – это когда слова чокаются, как мы чокаемся стаканами, когда хотим дружно выпить.

У Пушкина был младший брат. Лева звали. Оказывается, младший брат тайно приехал к нему в Бессарабию. Может, Пушкин через кого-то попросил: «Пусть братик приедет, скучаю». Может, брат сам приехал. И Пушкин, когда поскакал мстить гречанке и ее армянскому хахалю, взял с собой младшего брата. Тогда принято было мужеству учить младшего брата. Но тогда он так написать не мог, чтобы от жандармерии скрыть фактические данные. Главный жандарм России, Бенкендорф звали, вроде нашего Лаврентия, Пушкина ненавидел. И он, прочитав стихотворение «Черная шаль», не мог не попытаться установить, как Пушкин убил гречанку и ее хахаля. Но Пушкин так все замаскировал, что Бенкендорф запутался, концы не мог найти.

Ищут раба. Нет раба. Люди, близко знающие семью Пушкина, говорят: «У них в семье содержать раба вообще не принято! У Пушкина и дядя поэт. А старушку Арину Родионовну он любит больше родной матери».

Ищут родственников убитой гречанки – не могут найти. Может, она была одинокая. Может, родственники после такого случая тихо снялись и уехали к себе в Грецию. И Бенкендорф ничего не мог сделать. В те времена, чтобы арестовать человека, доказательства требовались. Это вам не тридцать седьмой! Докажи – тогда арестуй!

И вот Пушкин замаскировал строчку так, чтобы современники не поняли, а кто-то из потомков открыл, как в действительности все происходило. И я это открытие сделал.

– Но, Чунка, – удивлялись ошеломленные представители районной молодежи, – наверное, в Москве какая-то комиссия есть по таким делам? Может, тебе премия положена? Поедем в Сочи! Прокутим!

– Посмотрим, – неопределенно отвечал Чунка, – там тоже – знаете, какие бюрократы сидят. Или себе заберут мое открытие, или скажут: «Без диплома не имел права». Надо найти человека, который имел бы хорошую должность и так же любил Пушкина, как я. Через такого надо действовать. Но пока я такого не нашел. Подожду. Если за сто лет никто не мог догадаться, за два-три года не очухаются."

Ф.Искандер

Не знаю у кого как, но по работе приходится общаться с нашими западными братьями славянами исключительно на английском. Никто не будет учить ради этого какой-то искусственный язык.