479
1
«Славян невозможно победить, мы убедились в этом за сотни лет. Это нерушимое государство русской нации, сильное своим климатом, своими пространствами и ограниченностью потребностей. Даже самый благоприятный исход открытой войны никогда не приведёт к разложению основной силы России, которая зиждется на миллионах собственно русских…»
Это писал Бисмарк 125 лет тому назад. Но Гитлер, по всей видимости, железного канцлера не читал… Что было дальше — вы знаете…
Из дневника немецкого капрала, сложившего свою голову под Сталинградом, и так никогда и не узнавшего, чем закончилась для немцев эта авантюра с походом на Восток. Запись датирована августом 1941 года:
«…Выбравшись из-под остатков машины, я и еще несколько уцелевших камрадов поспешили посмотреть, кто же причинил нам такой ущерб, и пошли влево от колонны, поднимаясь на маленькую горку, слегка возвышавшуюся невдалеке от дороги. На этом пригорке уже стояло несколько наших офицеров и солдат. Все они смотрели на что-то такое на земле, что скрывали от меня их фигуры. Подойдя к этой группе немного со стороны, я увидел картину, преследовавшую меня затем многими бессонными ночами. На пригорке находился совсем неглубокий окоп, вокруг которого были видны немногочисленные воронки то ли от мин, то ли от снарядов. Рядом с окопом лежало распластанное тело русского солдата, изрядно присыпанное землей — вероятно, от близких взрывов.
На бруствере стоял русский пулемет без щитка; его кожух охлаждения ствола был туго замотан грязными тряпками — видимо, для того чтобы хоть как-то задержать вытекание воды через ранее пробитые пулями в нем дырки. Рядом с пулеметом на правом боку лежал второй мертвый русский солдат в грязной, измазанной кровью форме. Его покрытая густой пылью и тоже кровью правая рука так и осталась на пулеметной рукоятке. Черты его лица в кровавых подтеках и земле были скорее славянскими, я уже видел такие мертвые лица раньше. Но самое поразительное в этом мертвом русском было то, что у него не было обеих ног практически до колена. А кровавые обрубки были туго затянуты то ли веревками, то ли ремнями, чтобы остановить кровотечение.
Видимо, погибший пулеметный расчет был оставлен русскими здесь, чтобы задержать продвижение нашей моторизованной колонны по дороге, вступил в бой со следующим впереди нас авангардом и был уничтожен впоследствии вызванным артиллерийским огнем. Такое самоубийственное поведение русских тут же вызвало оживленное обсуждение у окруживших окоп моих камрадов и офицеров. Офицер ругался, что эти скоты убили, как минимум, девятерых его солдат, ехавших в передней машине, и вывели из строя саму машину. Солдаты обсуждали, какой вообще был смысл русским занимать оборону на этой высотке, которую можно было обойти со всех сторон, и их позиция была ничем не прикрыта. Меня тоже занимали те же мысли, и я решил поделиться ими с нашим старым унтером Зильбертом Дитрихом, который стоял тут же, вблизи русского окопа, и молча протирал медный мундштук своей курительной трубки куском шинельного сукна. Зильберт всегда так делал, когда его что-то сильно расстраивало или настораживало.
Он, естественно, видел и слышал то же, что и я. Подойдя к нему совсем близко, я, стараясь говорить как бравый солдат, сказал: «Вот что за идиоты эти русские, не так ли, Дитрих? Что они вдвоем могли сделать с нашим батальоном здесь?» И тут Зильберт внезапно для меня изменился. От его спокойной солидности, основанной на старом боевом опыте, внезапно не осталось и следа.
Он вполголоса, так, чтобы не слышали остальные, сквозь зубы буквально процедил мне: «Идиоты?! Да мы все вместе взятые не стоим двоих этих русских!.. Запомни, сопляк! Война в России нами уже проиграна!».
Я остолбенел от такой внезапной перемены в моем старшем товарище, а тот отвернулся от толпы наших солдат, окружавших русский окоп и приподняв подбородок молча посмотрел на далекий русский горизонт. Затем три раза слегка сам себе кивнул, будто соглашаясь с какими-то своими скрытыми мыслями, и слегка ссутулившись неторопливо пошел к нашему грузовику.
Отойдя от меня на десяток метров, он обернулся ко мне и уже спокойным, привычным мне голосом произнес: «Возвращайся к машине, Вальтер. Скоро поедем…» Без комментариев. Помолчу… Особенно этот переход, от «…Запомни это, сопляк! Война в России нами уже проиграна!» до «Возвращайся к машине. Скоро поедем…»
Скажу лишь только — подобные чувства гордости за свою страну у меня возникли совершенно недавно совсем по другому поводу. И вы сейчас поймете, о чем это я.
На заседании Совета Безопасности РФ по факту взорванного в небе над Синаем нашего А-321 с 224-мя пассажирами на борту, среди которых были и дети, цельных 17 душ, когда после доклада директора ФСБ Бортникова Путин сказал: «…Наша боевая работа авиации… в Сирии… должна быть… не просто продолжена… Она должна быть усилена…».
И здесь голос Путина мне интонационно напомнил голос Верховного Главнокомандующего ВС СССР тов. Сталина. «…должна быть… не просто продолжена… Она должна быть усилена…» — так и хотелось добавить: «Товарисч сшЖуков… займитесь этим… Товарисч Берия – проконтролируйте!»…
Что было дальше — вы знаете. Мир вздрогнул от наших крылатых ракет морского и воздушного базирования. А Обама потерял сон — у русских оказывается есть ракеты.
Куда смотрел ЦРУ?
Второй раз подобное чувство возникло после уже знаменитой фразы Путина про помидоры: «От нас не дождутся нервной, истерически опасной для нас самих и для всего мира реакции. Реакции, рассчитанной на, может быть, какие-то внешние эффекты или, может быть, даже на сиюминутное внутриполитическое укрепление — этого не будет. В основе наших действий будет ответственность перед своей страной и народом. Мы не собираемся и не будем бряцать оружием. Но если кто-то думает, что, совершив подлое военное преступление — убийство наших людей, они отделаются помидорами… то они глубоко заблуждаются. Мы еще не раз напомним о том, что они сделали, и они еще не раз пожалеют о содеянном. Мы знаем при этом, что надо делать». Конец цитаты.
«Мы знаем при этом, что надо делать!»
Слова не юноши, но мужа. Закончить хотел тем, с чего начал, полной цитатой фон Бисмарка, вдумайтесь еще раз в его слова, грядущие завоеватели России:
«Даже самый благополучный исход войны никогда не приведёт к распаду России, которая держится на миллионах верующих русских греческой конфессии. Эти последние, даже если они впоследствии международных договоров будут разъедены, так же быстро вновь соединятся друг с другом, как находят этот путь к друг-другу разъединённые капельки ртути. Это неразрушимое Государство русской нации, сильно своим климатом, своими пространствами и своей неприхотливостью, как и через осознание необходимости постоянной защиты своих границ. Это Государство, даже после полного поражения, будет оставаться нашим порождением, стремящимся к реваншу противником… Этим было бы создана на будущее ситуация постоянной напряжённости, которую мы будем вынуждены принять на себя, если Россия примет решение напасть на нас… Но я не готов принять на себя эту ответственность, и быть инициатором создания нами самими подобной ситуации. Мы имеем уже неудавшийся пример “Разрушении” нации тремя сильными противниками, намного более слабой Польши. Это разрушение не удалось на протяжении целых 100 лет. Жизнеспособность русской нации будет не меньше; мы будем, по моему мнению, иметь больший успех, если мы просто будем с ними обращаться как с существующей постоянной опасностью, против которой мы можем создать и содержать защитные барьеры. Но мы никогда не сможем устранить само существование этой опасности… При нападении на сегодняшнюю Россию, мы только усилим её стремление к единству; выжидание же того, что Россия нападёт на нас, может привести к тому, что мы дождёмся раньше её внутреннего распада, прежде чем она нападёт на нас, и притом мы можем дождаться этого, чем меньше мы будем путём угроз, мешать ей скатываться в тупик» (Отто фон Бисмарк).
Обама послушал и сделал наоборот. Ну, не будем о грустном.
Это уже проблемы америкосов. Аминь.
Владимир Волконский
Из дневника немецкого капрала, сложившего свою голову под Сталинградом, и так никогда и не узнавшего, чем закончилась для немцев эта авантюра с походом на Восток. Запись датирована августом 1941 года:
«…Выбравшись из-под остатков машины, я и еще несколько уцелевших камрадов поспешили посмотреть, кто же причинил нам такой ущерб, и пошли влево от колонны, поднимаясь на маленькую горку, слегка возвышавшуюся невдалеке от дороги. На этом пригорке уже стояло несколько наших офицеров и солдат. Все они смотрели на что-то такое на земле, что скрывали от меня их фигуры. Подойдя к этой группе немного со стороны, я увидел картину, преследовавшую меня затем многими бессонными ночами. На пригорке находился совсем неглубокий окоп, вокруг которого были видны немногочисленные воронки то ли от мин, то ли от снарядов. Рядом с окопом лежало распластанное тело русского солдата, изрядно присыпанное землей — вероятно, от близких взрывов.
На бруствере стоял русский пулемет без щитка; его кожух охлаждения ствола был туго замотан грязными тряпками — видимо, для того чтобы хоть как-то задержать вытекание воды через ранее пробитые пулями в нем дырки. Рядом с пулеметом на правом боку лежал второй мертвый русский солдат в грязной, измазанной кровью форме. Его покрытая густой пылью и тоже кровью правая рука так и осталась на пулеметной рукоятке. Черты его лица в кровавых подтеках и земле были скорее славянскими, я уже видел такие мертвые лица раньше. Но самое поразительное в этом мертвом русском было то, что у него не было обеих ног практически до колена. А кровавые обрубки были туго затянуты то ли веревками, то ли ремнями, чтобы остановить кровотечение.
Видимо, погибший пулеметный расчет был оставлен русскими здесь, чтобы задержать продвижение нашей моторизованной колонны по дороге, вступил в бой со следующим впереди нас авангардом и был уничтожен впоследствии вызванным артиллерийским огнем. Такое самоубийственное поведение русских тут же вызвало оживленное обсуждение у окруживших окоп моих камрадов и офицеров. Офицер ругался, что эти скоты убили, как минимум, девятерых его солдат, ехавших в передней машине, и вывели из строя саму машину. Солдаты обсуждали, какой вообще был смысл русским занимать оборону на этой высотке, которую можно было обойти со всех сторон, и их позиция была ничем не прикрыта. Меня тоже занимали те же мысли, и я решил поделиться ими с нашим старым унтером Зильбертом Дитрихом, который стоял тут же, вблизи русского окопа, и молча протирал медный мундштук своей курительной трубки куском шинельного сукна. Зильберт всегда так делал, когда его что-то сильно расстраивало или настораживало.
Он, естественно, видел и слышал то же, что и я. Подойдя к нему совсем близко, я, стараясь говорить как бравый солдат, сказал: «Вот что за идиоты эти русские, не так ли, Дитрих? Что они вдвоем могли сделать с нашим батальоном здесь?» И тут Зильберт внезапно для меня изменился. От его спокойной солидности, основанной на старом боевом опыте, внезапно не осталось и следа.
Он вполголоса, так, чтобы не слышали остальные, сквозь зубы буквально процедил мне: «Идиоты?! Да мы все вместе взятые не стоим двоих этих русских!.. Запомни, сопляк! Война в России нами уже проиграна!».
Я остолбенел от такой внезапной перемены в моем старшем товарище, а тот отвернулся от толпы наших солдат, окружавших русский окоп и приподняв подбородок молча посмотрел на далекий русский горизонт. Затем три раза слегка сам себе кивнул, будто соглашаясь с какими-то своими скрытыми мыслями, и слегка ссутулившись неторопливо пошел к нашему грузовику.
Отойдя от меня на десяток метров, он обернулся ко мне и уже спокойным, привычным мне голосом произнес: «Возвращайся к машине, Вальтер. Скоро поедем…» Без комментариев. Помолчу… Особенно этот переход, от «…Запомни это, сопляк! Война в России нами уже проиграна!» до «Возвращайся к машине. Скоро поедем…»
Скажу лишь только — подобные чувства гордости за свою страну у меня возникли совершенно недавно совсем по другому поводу. И вы сейчас поймете, о чем это я.
На заседании Совета Безопасности РФ по факту взорванного в небе над Синаем нашего А-321 с 224-мя пассажирами на борту, среди которых были и дети, цельных 17 душ, когда после доклада директора ФСБ Бортникова Путин сказал: «…Наша боевая работа авиации… в Сирии… должна быть… не просто продолжена… Она должна быть усилена…».
И здесь голос Путина мне интонационно напомнил голос Верховного Главнокомандующего ВС СССР тов. Сталина. «…должна быть… не просто продолжена… Она должна быть усилена…» — так и хотелось добавить: «Товарисч сшЖуков… займитесь этим… Товарисч Берия – проконтролируйте!»…
Что было дальше — вы знаете. Мир вздрогнул от наших крылатых ракет морского и воздушного базирования. А Обама потерял сон — у русских оказывается есть ракеты.
Куда смотрел ЦРУ?
Второй раз подобное чувство возникло после уже знаменитой фразы Путина про помидоры: «От нас не дождутся нервной, истерически опасной для нас самих и для всего мира реакции. Реакции, рассчитанной на, может быть, какие-то внешние эффекты или, может быть, даже на сиюминутное внутриполитическое укрепление — этого не будет. В основе наших действий будет ответственность перед своей страной и народом. Мы не собираемся и не будем бряцать оружием. Но если кто-то думает, что, совершив подлое военное преступление — убийство наших людей, они отделаются помидорами… то они глубоко заблуждаются. Мы еще не раз напомним о том, что они сделали, и они еще не раз пожалеют о содеянном. Мы знаем при этом, что надо делать». Конец цитаты.
«Мы знаем при этом, что надо делать!»
Слова не юноши, но мужа. Закончить хотел тем, с чего начал, полной цитатой фон Бисмарка, вдумайтесь еще раз в его слова, грядущие завоеватели России:
«Даже самый благополучный исход войны никогда не приведёт к распаду России, которая держится на миллионах верующих русских греческой конфессии. Эти последние, даже если они впоследствии международных договоров будут разъедены, так же быстро вновь соединятся друг с другом, как находят этот путь к друг-другу разъединённые капельки ртути. Это неразрушимое Государство русской нации, сильно своим климатом, своими пространствами и своей неприхотливостью, как и через осознание необходимости постоянной защиты своих границ. Это Государство, даже после полного поражения, будет оставаться нашим порождением, стремящимся к реваншу противником… Этим было бы создана на будущее ситуация постоянной напряжённости, которую мы будем вынуждены принять на себя, если Россия примет решение напасть на нас… Но я не готов принять на себя эту ответственность, и быть инициатором создания нами самими подобной ситуации. Мы имеем уже неудавшийся пример “Разрушении” нации тремя сильными противниками, намного более слабой Польши. Это разрушение не удалось на протяжении целых 100 лет. Жизнеспособность русской нации будет не меньше; мы будем, по моему мнению, иметь больший успех, если мы просто будем с ними обращаться как с существующей постоянной опасностью, против которой мы можем создать и содержать защитные барьеры. Но мы никогда не сможем устранить само существование этой опасности… При нападении на сегодняшнюю Россию, мы только усилим её стремление к единству; выжидание же того, что Россия нападёт на нас, может привести к тому, что мы дождёмся раньше её внутреннего распада, прежде чем она нападёт на нас, и притом мы можем дождаться этого, чем меньше мы будем путём угроз, мешать ей скатываться в тупик» (Отто фон Бисмарк).
Обама послушал и сделал наоборот. Ну, не будем о грустном.
Это уже проблемы америкосов. Аминь.
Владимир Волконский
Источник:
Еще крутые истории!
Новости партнёров
реклама
.jpg)
Заплесневелые тезисы,давно развенчанные мифы,наглая ложь.
То есть это касалось всех армий кроме Красной. В Красной армии была другая командная структура, которая позволяла командующим безнаказанно посылать десятки тысяч солдат в мясорубку, а самим разбивать водку в штабной палатке с полуголыми бабами, чем, собственно, и обусловливалась пресловутая потеря связи командующих с войсками 22 июня.
Подходя к минному полю, наша пехота проводит атаку так, как будто этого поля нет – это слова генерала Жукова генералу Эйзенхауэру.
Все-таки, в 1913 году в Российской империи проживало 10% населения Земли, 170 миллионов человек. Сейчас эта цифра уменьшилась в 4 раза, и на территории России проживает 2,4% населения Земли.