9716
18
Что определяет судьбу вещей? Два автомобиля могут выехать с фабрики друг за другом, но если найти их спустя пару десятков лет, один может оказаться настоящим порталом в прошлое, а второй — стоящим посреди поля и постепенно зарастающим травой.
В какой-то момент они свернули в разные стороны, но бывает и так, что один автомобиль может прожить обе эти жизни. В конце концов, жизнь автомобиля определяют люди и иногда кто-то из них решает, что нужно спасти автомобиль, после того, как кто-то другой решил, что этот автомобиль того не стоит. Небесно-синий Renault 4CV 1958-го года прожил долгую жизнь, которая, в определенный момент, казалось бы, закончилась. Но, благодаря Биллу Фестеру, который фактически вытащил этот автомобиль из могилы, сейчас он полон достоинства и сияет всеми своими деталями.
Renault 4CV имеет интересную историю. Например, это первый французский автомобиль, который достиг отметки в миллион произведенных экземпляров, но давайте сосредоточимся конкретно на этой модели.
×
– Как так получилось, что ты заинтересовался в модели 4CV и почему ты вообще искал себе что-то подобное?
– У моего отца все время были маленькие иностранные машины, когда я рос, и, видимо, я это передалось на генетическом уровне. А может быть, на меня повлияло что-то еще — к тому моменту, когда я купил этот Рено, у меня уже был BMW Isetta, старый Мини и Fiat Multipla. И, исходя из национальностей машин в моей коллекции, я решил, что пора бы найти что-нибудь французское.
– Где ты нашел этот 4CV?
– Он в какой-то момент появился eBay, правда, на фотографиях, которые там были, как это часто бывает, он казался гораздо красивее, чем на самом деле. Если честно, до этого я никогда не видел эту модель вживую — их много производили, да, но их никогда не было по-настоящему много в США — но мой отец сказал, что это очень классные маленькие машины, поэтому я был заинтригован. Я посчитал, что, даже несмотря на не самое лучшее состояние, в котором она находилась, я смогу ее восстановить и вернуть на дорогу. Она стоила не очень много, поэтому, ну, во сколько могла бы стать ее реконструкция? Оказалось, что это был грубейший финансовый просчет!
– Ты сказал, что состояние автомобиля было куда хуже, чем в объявлении — что с ней было, когда ты впервые ее увидел?
– Ну, перед тем как я ее увидел, я позвонил владельцу и спросил: это чисто запчасти, или на ней можно ездить? Он ответил: «Ну, ее будет не так сложно починить». Я не воспринял это как легкомысленную оценку и поэтому арендовал трейлер и поехал в Миссури в длинные выходные.
Когда я приехал, машина стояла в поле и выглядела так, будто скоро развалится. Через пол уже прорастали цветы, травы и все остальное, что в этом поле росло. «Ее будет не так сложно починить», крутилось в моей голове и с каждым разом становилось все громче.
Было время, когда я считал, что совершил ошибку. Мне казалось, что зря я ее выкопал. Не нужно было ее трогать, пусть бы она и дальше оставалась цветочным горшком — у нее хорошо получалось. Но я так не поступил и погрузил ее в трейлер и повез обратно в Хьюстон. Во время обратной поездки с нее ссыпались тонны земли и сорняков, весь трейлер был буквально завален мусором — было легко угадать, чем эта машина занималась в своей прошлой, недавно окончившейся, жизни. Думаю, что я должен был оплатить мойку тем людям, которым не повезло ехать за мной в тот день!
– Как проходил процесс реставрации? Учитывая редкость этой модели в США, как ты справился с задачей восстановить ее, имея в распоряжении не так много ресурсов? У тебя остались какие-нибудь сильные воспоминания?
Было время, когда я считал, что совершил ошибку. Мне казалось, что зря я ее выкопал. Не нужно было ее трогать, пусть бы она и дальше оставалась цветочным горшком — у нее хорошо получалось. Но я так не поступил и погрузил ее в трейлер и повез обратно в Хьюстон. Во время обратной поездки с нее ссыпались тонны земли и сорняков, весь трейлер был буквально завален мусором — было легко угадать, чем эта машина занималась в своей прошлой, недавно окончившейся, жизни. Думаю, что я должен был оплатить мойку тем людям, которым не повезло ехать за мной в тот день!
– Как проходил процесс реставрации? Учитывая редкость этой модели в США, как ты справился с задачей восстановить ее, имея в распоряжении не так много ресурсов? У тебя остались какие-нибудь сильные воспоминания?
– До этого я только однажды занимался реставрацией автомобиля, он был попроще, чем 4CV, и детали можно было достать без проблем. Для Рено в Хьюстоне в принципе нет возможности купить запчасти, поэтому большинство деталей я покупал через парня на западном побережье, который специализируется на заднемоторных Рено. К счастью, у него было почти вся механика, что мне требовалась. Я не пытался связаться с кем-то за океаном, поэтому это был лучший способ получить то, что мне было нужно.
Во всей ее конструкции не было места, которое бы не затронула ржавчина, включая крышу, а кто-то из прошлых владельцев, к тому же, в свое время попал в аварию. И какие-то детали отсутствовали, само собой. Что касается механики, то цилиндры были полны комков грязи, а двигатель давно заклинило. Так что его пришлось полностью перебирать. Кузов же ремонтировали в мастерской больше года, я в этом не участвовал, но в какой-то момент мне нужно было определиться с его цветом. Изначально машина была покрашена в такой темно-серый цвет, ближе к черному. Еще я видел в интернете фотографию этой модели в синем цвете, — мне понравилось, как это смотрится, я решил, что свою тоже покрашу в оттенок синего. Колеса были такого, беловато-серебряного оттенка, и я постарался подобрать новый цвет максимально приближенный к этому оттенку — получился цвет ванили. Я никогда не сожалел о своем решении, пусть даже Рено в жизни бы не покрасили колеса таким образом. Мне не хотелось, чтобы машина выглядела слишком серьезно.
– После того, как машину закончили ремонтировать, ты сделал что-то особенное, чтобы насладиться ее второй жизнью? И, конечно же, нам очень интересно, каково это — управлять подобной машиной!
– Я думаю, что для большинства реставраций, особенно, если речь идет о необычных машинах, необходимо понять, о чем думали инженеры, когда их проектировали. Потом начинается процесс осознания того, что с этим автомобилем произошло в течение его жизни. И то и то может быть довольно таинственным процессом, но это в любом случае история. Она, конечно, нигде не записана, и прочитать ее нельзя, но у каждого автомобиля есть своя собственная история, которая стоит за каждым моментом его существования.
Если мы говорим о моей машине, то я уверен, что ее жизнь не всегда была настолько безрадостной, как в тот момент, когда я ее впервые увидел, и, хотя о ее прошлом я почти ничего не знаю, я могу написать новую главу. Так вот. Я привел ее в чувство, но ездил на ней не очень много, потому что после любого восстановления необходим промежуточный период, за который нужно найти и устранить все маленькие недоделки, которые неизбежно останутся. У нее были проблемы с тормозами, проблемы с подачей топлива, различные неполадки с электричеством (в основном с заземлением) и так далее. Возможно, это норма, — я тут узнал присказку “Если это делали французы, точно понадобится доделывать”, но, вообще, я не думаю, что ее состояние как-то кардинально отличается от состояния любой другой машины старше 60 лет.
Немного я на ней, конечно, поездил, и накачивал шины до давления, которое считал нормальным для старой машины с тонкими шинами. Но они очень быстро сдувались — я недоумевал, когда пытался представить, как люди могли на ней соревноваться. Думая, что я чего-то не понимаю, я нашел парня, у которого была такая же машина, и расспросил его о том, как он накачивает шины. Он сказал, что передние нужно накачивать до 1.7 атмосфер, а задние — до 2.1. Я последовал его совету, и после этого машина стала вести себя так же, как любая другая с задней подвеской, а это, скажу вам, еще то веселье! У них вечные причуды, вроде авто-дросселя, которые перестает нормально работать в холодную погоду, или не синхронизованной первой передачи, — а это значит, что останавливаться вы не будете, потому что стартовать со второй невозможно. Или, например, эти двери — суицидальные, не меньше, которые очень просто открываются, а значит нужно три раза убедиться, что ты закрыл их нормально перед тем, как стартовать.
4CV, пожалуй, совсем не та машина, на которой стоит ездить по пересеченной местности. По трассе я на ней тоже не езжу, потому что разгоняется она значительно слабее, чем все машины по соседству. В основном я ездил на ней по городу и она, само собой, приковывает к себе все внимание на каждой остановке, красном сигнале светофора, или парковке. Думаю, что если у автомобилей есть душа, то эта маленькая, вернувшаяся из могилы, синяя машинка, сейчас очень счастлива.
– У тебя есть еще какие-то воспоминания о том периоде, когда ты только приобрел эту машину?
– Да, конечно. Около года назад я встретил парня, у которого была 2CV. Он создал тут клуб владельцев французских автомобилей. Он был знаком с французским консулом в Хьюстоне, поэтому нас пригласили на пару мероприятий — было весело! Я там, конечно, наслушался историй от людей, у которых была такая же машина в молодости, они с радостью пускались в воспоминания, я их даже не спрашивал ничего! Это как роман, который составлен из небольших новелл с разными рассказчиками. Забавно, как автомобиль, который, казалось бы, очень странно смотрится в наши дни, который совсем из другого времени, по-прежнему так важен для разных людей, как он их объединяет. Мне очень нравится слушать такие истории.
– Возвращаясь обратно к 4CV в целом, как к модели, как тебе кажется, что делает эту машину настолько важной?
– Возможно, мы уже не думаем о машинах так же, как думали 50, 60 или 70 лет назад. Они не так близки и дороги нам, как тогда — кажется, люди никогда не были настолько сильно привязаны к своим автомобилям, как в то время. Потом, сейчас уже не встретишь ярых приверженцев какой-то конкретной марки — раньше человек, который ездил на Форде ни за что не сел бы в Шевроле, даже под страхом смерти. В те времена владельцы иномарок выглядели людьми странными, абсолютно иными. Какие-то из иностранных брендов, со временем, стали мейнстримом — Мерседес, Фольксваген или БМВ, например, но их не очень много, остальные так толком никогда и не были представлены на американском рынке. Редкость, конечно, не делает вещи автоматически хорошими, но редкость в сочетании с определенным, нужным, временем, безусловно, делает их более привлекательными и заставляет нас прощать им какие-то небольшие недостатки.
Рено никогда не была широко здесь представлена, пока она не стала сотрудничать с АМС, которая была связана с Крайслером. Но, несмотря на то, что здесь о ней никто не знал, Рено была чем-то вроде французской Тойоты или Форда — 4CV стала машиной, которая помогла людям пережить послевоенные годы. Сюда их попало совсем немного, в основном, к людям, которые хотели выделиться, хотели чего-то другого, но ведь американцы всегда хотели чего-то другого, верно? Со временем, те машины, которые здесь остались, требовали ремонта, и ремонтировались людьми, которые не знали, зачем они это делают, но, тем не менее, делали именно это, применяли свои навыки механиков, чтобы эти машины продолжали свою жизнь.
4CV были созданы, чтобы стать дешевыми и надежными автомобилями с ограниченным временем жизни. Они должны были продержаться, в лучшем случае, до тех пор, пока вы не смогли бы позволить себе что-нибудь лучше. Но, тем не менее, они продержались куда дольше.
Владение этим автомобилем, если сравнивать с другими, которые у меня были, практически открыло мне глаза на то, насколько разной были инженерная мысль и производство автомобилей в разных странах. Возможно, именно поэтому это и важный автомобиль — это не просто часть прошлого, но еще и часть прошлого, в котором мы, американцы, никогда не жили. Наш послевоенный бум далеко не был универсальным и машины вроде этой позволяют нам узнать и понять, как в других странах, в различных с нами обстоятельствах, подходили к практическим аспектам производства автомобилей.
Владение этим автомобилем, если сравнивать с другими, которые у меня были, практически открыло мне глаза на то, насколько разной были инженерная мысль и производство автомобилей в разных странах. Возможно, именно поэтому это и важный автомобиль — это не просто часть прошлого, но еще и часть прошлого, в котором мы, американцы, никогда не жили. Наш послевоенный бум далеко не был универсальным и машины вроде этой позволяют нам узнать и понять, как в других странах, в различных с нами обстоятельствах, подходили к практическим аспектам производства автомобилей.
Я думаю, что это чуть ли ни главный урок: понять, что одного результата — автомобиля — можно достичь совершенно разными путями. Продукт служит той же цели, как и любой автомобиль в принципе, но общества и люди, которые его производят, имеют свои собственные причины и способы это сделать. И если болты и гайки везде одинаковые, то мысли одинаковым быть не могут — а эта Рено, в том числе, показывает торжество и многообразие мысли. Это и важно.
Источник:
Ссылки по теме:
- Renault 4CV: первый миллионный автомобиль Франции
- В Норвегии подняли со дна озера VW Samba модель 1957 года, который провел под водой 40 лет
- Парень осуществил мечту, своими силами восстановив старый "Додж"
- Американец выкупил и восстановил отцовский Volkswagen Type 3 1967 года
- Какая неведомая модель Renault была у Фиделя Кастро и Леонида Ильича Брежнева?
реклама
Но всегда меня интересовал вопрос, что курят французские дизайнеры, создавая таких уродцев?
а мне больше "рэт-лук" нравится))) Ничего не надо было с козявкой делать, даже состарить побольше)
Вот, например, 4cv в "крысином" стиле: