8433
18
Со слов автора: Прочитал всех "Таёжных пилотов" и накатило. Всё ведь настолько знакомое и настоящее, что в миг переносит тебя в те таёжные дали, куда только самолётом-то и можно ... И хотя Василий Васильевич рассказывает о Енисейских просторах, о Подкаменной, где я тоже бывал, но сегодня мне захотелось ещё раз вернуться на "мой" Север, Архангельский ... Ведь всё, о чем он пишет в воспоминаниях про полёты на Ан-2 в тайге с точностью подходит не только про полёты в Сибири, но и про любые северные полёты по нашей огромной стране.
Спасибо Вам за эти рассказы! Для тех, кто летал на этих скромных тружениках Cевера, это не просто строки, это часть жизни. Ну а лучше ваших строк мне и не рассказать об этих полётах, ими и воспользуюсь вновь ...
Надежен был Ан-2 своей мужицкой простотой. Он был неприхотлив, не изнежен бережным ангарным хранением, выносил и жар, и холод, и дождь, и болтанку, потихоньку, с оглядкой, терпел перегруз и обледенение, кряхтя, выносил неумелые посадки молоденьких покорителей неба.
Конечно, вытаскивал его добротный, проверенный еще на фронте двигатель: девятицилиндровая «звезда» воздушного охлаждения, в тысячу лошадей. Легкий на запуск, простейший в эксплуатации, он вечно потряхивал, но надежно тащил дюралевую колымагу над безбрежной тайгой, тарахтя, как трактор и наполняя кабину и сердца молодых пилотов восторженной дрожью полета ...
Конечно, вытаскивал его добротный, проверенный еще на фронте двигатель: девятицилиндровая «звезда» воздушного охлаждения, в тысячу лошадей. Легкий на запуск, простейший в эксплуатации, он вечно потряхивал, но надежно тащил дюралевую колымагу над безбрежной тайгой, тарахтя, как трактор и наполняя кабину и сердца молодых пилотов восторженной дрожью полета ...
×
... Как можно летать на одномоторном самолете над тайгой, удивлялась цивилизованная заграница, и в своих правилах полетов вводила трусливые, перестраховочные ограничения: мол, не должно быть на одномоторном самолете больше девяти (почему именно девяти?) пассажиров! Вот не должно – и все. Девять – безопасно, а вот десять – уже ни в какие рамки не лезет. Подсчитали они там ...
... А мы плевали на их правила и летали по своим. Было на одномоторном Ан-2 всегда двенадцать законных пассажирских мест, и двенадцать человек спокойно вверяли свои жизни двум пацанам, не спрашивая, не сомневаясь и не трясясь. Бог даст – долетим. И долетали ...
... А вместе с ними, в проходе, свернувшись в клубочек и привычно прикрыв нос кольцом хвоста, спокойно лежали рыжие байкитские лайки, те, что и на белку, и на соболя, и в упряжку, и на медведя. А то коза стояла на коленках, мордой в юбку хозяйке. Визжали в мешке под дверью поросята, стояли у заднего шпангоута камусные охотничьи лыжи, торчали из рюкзаков стволы разобранных ружей, рыжие староверские бороды прилипали к круглым иллюминаторам, – жизнь летела вперед на оклеенных полотном крыльях, мчалась над безбрежным ровным морем заиндевелых тридцатиметровых елей, выше которых иной раз вдруг зеленым взрывом выбухала в небо могучая вершина богатыря-кедра ...
... Это был настоящий полет. Не было автопилота, а был штурвал, почти как велосипедный руль, изогнутый из трубки, через который передавалась вся дрожь трепещущего на рулях потока. И сжимая его, пилот летел над пространством, над вершинами, над речками и горушками, наблюдая, как восхитительно быстро уплывает под крыло прекрасная сверху земля .
... Нет лучше ощущения полета, чем полет на малой скорости над верхушками деревьев. Каждый из нас чувствовал себя исполином, поднявшимся выше всех над землей и видящим далеко за горизонтом то, чего никогда не увидеть земному человеку ...
... Иногда в полете в пилотской кабине, откуда-то снизу, сзади, вдруг появлялось бородатое, несмело-просящее лицо: «а можно?»
Конечно, можно! Мы были благосклонны, мы были щедры: на! пользуйся! смотри! восхищайся!
Конечно, можно! Мы были благосклонны, мы были щедры: на! пользуйся! смотри! восхищайся!
И человек протискивался к нам наверх, упирался плечами в боковины двери, загорался глазами, восторгался - и благодарил. А что надо пилоту для полного счастья – самому лететь, и человеку показать, получить благодарность и ощутить свою необходимость и божественность в полете ...
... Я – небожитель, мне здесь привычно, легко, я здесь нужен. Спускаясь к вам с неба, я везу надежду: сейчас будет полет, и пространство уменьшится и растает, и будет встреча. И ты, и ты, и он, – все вы увидите родные глаза. И коза спрыгнет и побежит за хозяйкой, и собаки закувыркаются и залают под крылом, разминаясь после шумной дрожащей тесноты железного ящика, и мужик будет держать на отлете визжащий мешок с текущей струйкой… Хорошо! И ради этого я живу на свете ...
... Еще не было досмотров, сканеров, раздеваний. Еще не убивалось время в накопителях, не было строгих правил перевозки оружия и боеприпасов; на провоз животных не требовалось никаких справок. Была нормальная человеческая жизнь. Стерильных доместосов еще не изобрели, и гармония человека и природы не разрушалась непонятными здоровому народу заморскими требованиями, привнесенными из цивилизованных, недужных стран ...
... На деревенских посадочных площадках, оборудованных только полосатым конусом ветроуказателя да полосатыми же тумбами по углам, донимали животные, свободный доступ которых на священную территорию аэродрома считался вполне естественным явлением. Самолет обычно падал с неба внезапно, и кто там будет предварительно прогонять скотину.
В Верхне-Кемском нам всегда мешал гнедой коняга, выбегавший на летное поле после посадки и с храпом все время вертевшийся возле самолета. Отбежав после запуска двигателя на небольшое расстояние, рысак выпучивал глаза и несся поперек маршрута нашего руления. Развернувшись для взлета, мы следили, куда его понесет черт. Нечистый обычно гнал лошадь вдоль полосы, с обязательным поворотом нам под винт в начале разбега.
Попытка отогнать животное ракетой привела к тому, что конь вообще взбесился с перепугу и стал мотать круги по площадке.
Тогда тоже взбесившийся от злости командир дал газу и с криком «Зарублю!» стал гоняться за жеребцом. Пришлось сделать по площадке три круга, пока взмыленный конь не удрал подальше. Мы тут же развернулись и взлетели с обратным курсом ...
Попытка отогнать животное ракетой привела к тому, что конь вообще взбесился с перепугу и стал мотать круги по площадке.
Тогда тоже взбесившийся от злости командир дал газу и с криком «Зарублю!» стал гоняться за жеребцом. Пришлось сделать по площадке три круга, пока взмыленный конь не удрал подальше. Мы тут же развернулись и взлетели с обратным курсом ...
... Прекрасный поршневой двигатель АШ-62 был воздушного охлаждения, его цилиндры, или как мы их любовно называли, «горшки», расположенные звездой, охлаждались потоком набегающего воздуха, как на мотоцикле. Это было очень удобно для подготовки к запуску в условиях северных холодов: подогрев заледеневшего на стоянке двигателя не требовал громоздких приспособлений, не нужно было кипятить воду, как на автомобиле, достаточно было накрыть мотор ватным чехлом и подцепить снизу рукава горячего воздуха от бензиновой печки ...
... Сибирскую тайгу надо разок увидеть с самолета. И тогда потускнеют, скукожатся, сами собой как-то сойдут на нет засаленные, трескучие заклинания профессиональных, так сказать, защитников природы...
.. Ребята! Ваши тревоги о том, что человек уничтожает Землю, может и обоснованны, даже я уверен, что они имеют под собой почву, – но после восьмичасового полета над бескрайним, безбрежным, однообразным, утомительным таежным пейзажем начинаешь понимать: да, конечно, на огромном здоровом теле Земли встречаются прыщики, язвочки, царапинки, расчесы… но какие это мелочи по сравнению с нетронутой, девственной, необъятной площадью тайги!
Язвы и угробление – это наши большие города. Город с населением более миллиона человек – для Земли уже нарыв, полный гноя. Его жители, выросшие в душной, пыльной, нездоровой атмосфере, в глаза не видели той, настоящей, непричесанной природы, куда горожанину не сунуться без флакона с репеллентом, – той природы, живя внутри которой, люди потеют и воняют, и не чувствуют себя защищенными… но которую они так пылко защищают от себе подобных. Тех краев, где нет сотовой связи, где понос лечат черемухой, а простуду – баней, где права человека изначально определены суровостью выживания.
И там, в полной гармонии с окружающим миром, живет далеко не малая часть нашего народа, и, уж точно, не худшая его часть ...
Язвы и угробление – это наши большие города. Город с населением более миллиона человек – для Земли уже нарыв, полный гноя. Его жители, выросшие в душной, пыльной, нездоровой атмосфере, в глаза не видели той, настоящей, непричесанной природы, куда горожанину не сунуться без флакона с репеллентом, – той природы, живя внутри которой, люди потеют и воняют, и не чувствуют себя защищенными… но которую они так пылко защищают от себе подобных. Тех краев, где нет сотовой связи, где понос лечат черемухой, а простуду – баней, где права человека изначально определены суровостью выживания.
И там, в полной гармонии с окружающим миром, живет далеко не малая часть нашего народа, и, уж точно, не худшая его часть ...
... Я лечу над чистой, застывшей в равновесии и зимнем покое сибирской землей. Редкие, заметенные под крышу деревни почти незаметны в сиянии снегов, и только султаны дымов, расстилающиеся вуалью, выдают место человеческого обитания.
Ближе к городу повисает непрозрачная дымка. Как сквозь мутное стекло, впереди, за белоснежной площадью лесов и полей, проявляется серый круг, над ним столбы серых дымов, внизу серые дома, серые улицы, на них копошатся серые потоки машин. И чем ближе к центру, тем явственнее чувствуется тяжелый сернистый запах города, язвы Земли.
А наверху – чистое, ясное небо, свободное дыхание, первозданная тишина и покой.
Я вытерплю это грязное скопище строений внизу, оно проплывет и останется позади, и серое размытое пятно пропадет в бескрайнем просторе и белизне зимней тайги.
Тайга зимой седая. Если лететь низко, хорошо видны заиндевелая зелень величественных и строгих елей, золотые стволы сосен мачтового бора, накопившийся снег на лапах кедров, нагота спящих берез и осин. Чем выше поднимаешься над этим застывшим в трепетной чистоте миром, тем светлее и мягче кажется лесная одежда планеты, и чудится, что царство Деда Мороза будет спать непробудным сном до самой весны...
/В.В. Ершов - Таёжный пилот/
А наверху – чистое, ясное небо, свободное дыхание, первозданная тишина и покой.
Я вытерплю это грязное скопище строений внизу, оно проплывет и останется позади, и серое размытое пятно пропадет в бескрайнем просторе и белизне зимней тайги.
Тайга зимой седая. Если лететь низко, хорошо видны заиндевелая зелень величественных и строгих елей, золотые стволы сосен мачтового бора, накопившийся снег на лапах кедров, нагота спящих берез и осин. Чем выше поднимаешься над этим застывшим в трепетной чистоте миром, тем светлее и мягче кажется лесная одежда планеты, и чудится, что царство Деда Мороза будет спать непробудным сном до самой весны...
/В.В. Ершов - Таёжный пилот/
Источник:
Ссылки по теме:
- Sukhoi Superjet 100 — путевка в небо!
- Семиствольная авиационная пушка
- Морозное утро кукурузника
- Самый массовый многоцелевой самолет в мире о котором забыли
- В гостях у самой известной в мире таежной отшельницы
Новости партнёров
реклама
Обращайся летом, покатаю =)
Подмосковье.
Практическая дальность: 990
Я тут посмотрел ТТХ, может я чего не понял, но у меня 8 часов полёта не получилось. Если кому не лень, объясните пожалуста!
Не забывай, указывается приборная скорость, а не путевая =)
http://www.controller.com/listingsdetail/aircraft-for-sale/CESSNA-152/1979-CESSNA-152/1301525.htmhttp://www.controller.com/listingsdetail/aircraft-for-sale/CESSNA-152/1979-CESSNA-152/1301525.htm
Вот только за обучение на пилота больше потратите))
так что вся прелесть за миллион. опять же, как автомобиль ))
не знал, что до сих пор такие бывают!
Почитайте другие его книги
"Под крылом самолета о чем-то поет
Зеленое море тайги..."
Айрбас уже совсем не то. Точнее всё совсем по другому.
В России к сожалению сейчас не найти 91-115
2500-3000 набирали без проблем. Долго только.
Особенно если загрузка почти полная =)